Верховная жрица
Шрифт:
Над монастырем завывали ветры, но напрасно они вращали молитвенные колеса: небеса не желали принять их моления. Перед алтарем будды Маитрейи горели заправленные жиром яка светильни, они мерцали также и в узких незастекленных окнах простых деревенских домов. Сегодня бунджи-лама должен был завершить свое земное существование. И весь Тибет знал это.
По одной-единственной на всю страну линии связи, что тянулась от гималайской деревни Бунджи-Кианг через девственные снега и непроходимые горные перевалы, да еще по телеграфной линии с помощью потрескивающей морзянки неслась скорбная новость регентам покойного далай-ламы в Лахасе и живого панчен-ламы в Пекине.
Никто,
Лежа в сумрачной келье для медитирования, бунджи-лама чувствовал, как холод пронзает все его худенькое тело. И только в животе, казалось, пылали раскаленные угли. Последние его мысли были о доме. О Буранге. О деревне, где он родился, сын простого пастуха яков, о деревне, где когда-то играл со своими братьями и сестрами. Пока там не появился совет регентов и, обнажив его левую руку, не обнаружил знак, отличающий всех бунджи-лам, начиная с самого первого. Регенты помахали перед глазами любопытного ребенка блестящими нефритовыми четками предыдущего ламы, а когда мальчик протянул к ним руку, объявили доверчивым простакам, что он сохранил память о своей прошлой жизни. Никто им не возразил, ибо они были жрецами.
Гедуна Тсеринга унесли на позолоченном, украшенном бронзовыми молниями паланкине. Это была великая честь. Мать, разумеется, плакала, отец же так и сиял от гордости.
Посещать сына жрецы не позволяли. Между тем время шло, и он взрослел, изучая пять великих и малых наук, тантры [1] и сутры [2] , дабы занять высокое положение бунджи-ламы, живого воплощения Чампы, Будды Будущего.
С приближением великого дня посвящения совет регентов открыл ему ужасно важные тайны: по их словам, предыдущий далай-лама оказался слабым человеком, недостойным Львиного трона, на котором восседал; что до панчен-ламы, то он явился послушным орудием в руках этих злодеев китайцев, которые, словно полчища прожорливых крыс, угрожали священным границам Тибета.
1
Тантры – священные книги, написанные в виде диалогов между богом Шивой и Шакти. – Здесь и далее примеч. пер.
2
Сутры – в буддизме проповеди Будды.
Мальчика предупредили, что в свое время ему предстоит низвергнуть следующего – пока еще не найденного – далай-ламу и выдворить из страны ставленника китайцев – панчен-ламу. Только тогда Тибет наконец достигнет процветания. Так провозглашают оракулы, сказали регенты.
Однако все их утверждения не нашли отклика в сердце бунджи-ламы. Жрецов явно снедало мирское честолюбие. Даже совсем еще юный лама, тоскующий по оставленной им скромной деревне, мог видеть, что они являются рабами чувственного мира.
Поэтому, когда он отверг их требования публично осудить лам-соперников и заложить основу для провозглашения своего верховенства, регенты возмутились и стали его переубеждать. Мало того – пытались ему угрожать, и худшей из угроз было возвратить его в убогую родную деревню. Когда же по глазам бунджи-ламы жрецы догадались, что возвратиться домой – его самое заветное желание, они на долгое время притихли и заперли мальчика в келье для медитации.
Наконец, окончательно уверившись, что потеряли власть над своим творением, решили его отравить.
Регенты ничуть не сомневались, что сумеют найти ребенка, которого можно будет провозгласить сорок седьмым бунджи-ламой. Просто им на какое-то время придется отложить исполнение своих честолюбивых стремлений.
Думая пока еще о безымянном, ничего не подозревающем ребенке, обреченном велением судьбы родиться в момент его смерти, сорок шестой бунджи-лама внезапно возвысил голос:
– Внемлите, о, последователи правоверного пути! Мне было видение.
Обитая железом тиковая дверь отворилась, и в келью в своих великолепных ало-золотых одеждах вошли жрецы. Они окружили бунджи-ламу, лежавшего в шитом золотом погребальном парчовом одеянии в длинном гробу, который был усыпан солью, чтобы сохранить останки усопшего, пока не будет найден и доставлен в монастырь его преемник.
– Колесо Времени неумолимо вращается, – возвестил бунджи-лама, – и скоро мне надлежит поменять свое бренное тело на другое. В эти смутные времена, пока еще не найден четырнадцатый далай-лама, вам не обойтись без моих духовных наставлений. Вот почему мне было ниспослано видение, следуя которому верующие довольно быстро найдут моего преемника.
Жрецы с живейшим интересом и вытянувшимися от любопытства лицами внимали каждому слову бунджи-ламы. Лишь Лунгтен Друба, один из высокопоставленных регентов, сморщился так, будто отведал чего-то кислого.
Бунджи-лама весомо ронял одно слово за другим:
– Душа моя переселится в другое тело, и я предстану перед вами с волосами цвета пламени и не сохраню никаких воспоминаний о нынешней жизни. Ни о чем, с нею связанном. И ничто, связанное с этим телом, не пробудит никаких воспоминаний и во мне.
Жрецы рты пораскрывали от изумления.
– Но как же мы узнаем тебя, а ты – нас, святейший?
– Вы сразу же все поймете, ибо в следующем своем воплощении я стану золотым идолом без лица.
Внимавшие растерянно переглянулись. Никто из них и слышать не слышал о чем-либо подобном.
– В руке этот идол будет держать меч, и находится он очень далеко отсюда. Вот и все, что я могу вам сказать. Ищите.
– Мы не успокоимся, пока не найдем тебя вновь, о святейший! – поклялись жрецы.
Закрыв глаза, бунджи-лама смущенно улыбнулся; в этой его улыбке регенты усмотрели желание подавить боль. Умирающий же тихо радовался: никакого видения не было, безликий золотой идол – всего лишь плод его воображения, подобное диво не сыскать даже в лучшем из миров. Бунджи-лама не сомневался в этом.
Через миг он умер в полной уверенности, что ни одно невинное дитя отныне не станет жертвой честолюбивых замыслов Лунгтена Друбы и совета регентов. Круг его перевоплощений замкнулся, впереди только нирвана.
Под порывами завывающего ветра трепетали на флагштоках узкие молитвенные флаги. Отовсюду слышались трубные звуки раковин [3] . Взмыли ввысь белые траурные полотнища, и весь Тибет погрузился в безутешную скорбь.
В этот миг далеко-далеко от кельи для медитирования, что носила название «Молитвенное убежище от соблазнов мира чувственного», появилось на свет рыжеволосое дитя.
3
Большие раковины используются во многих восточных странах как трубы.