Верховный пилотаж
Шрифт:
Поскольку Седайко Стюмчик был спокойный, то и винта он варил спокойно. Не шебутясь.
Сначала расставит всю химию по полочке. Приготовит всю посуду, вымоет, протрет насухо. А лишь после этого варить начинает. И все у него аккуратненько получается. Ничто не сыпется, ничего не проливается, ничего не взрывается. И делал он все потому споро. Мог за час управиться. А то и быстрее. Но мог и медленно варить. Под настроение.
А Семарь-Здрахарь был нервный. И варил он нервно.
Надо Семарю-Здрахарю что-то, так он носится по всей комнате. Разыскивает. Все с места на место переставляет. Ничего
Седайко Стюмчик был спокойный. Он и трескался спокойно, хотя веняки у него были хилые и хуевые.
Наберет винта в баянку, перетягу намотает и веняки прощупывает. А как нащупает – так и втреснет себя с первого раза.
А Семарь-Здрахарь был нервный. И трескался он нервно. А веняки у него были такие, что другие торчки в них бы с завязанными глазами попадали.
Перетягу Семарь-Здрахарь кое-как наложит, бах, куда ни попадя, еще раз бах! С десяток дырок сделает, пока в канатище свой попадет. И еще не факт, что не задует.
Когда варил Семарь-Здрахарь Седайко Стюмчик сидел тихо. Не мешал. Лишь иногда, когда Семарь-Здрахарь совсем уж что-нибудь потеряет, подсказывал, где это находится. А Семарь-Здрахарь это там находил, и злился.
Когда варил Седайко Стюмчик, Семарь-Здрахарь вьюном вился вокруг него и мешал безмерно. То одну склянку возьмет, то другую. То проверит сколько красного осталось, то сколько щелочи. И ничего на место обратно не положит. Седайко Стюмчику приходилось и за реакцией глядеть, и за Семарем-Здрахарем. Поэтому Седайко Стюмчик всегда все находил с первого раза. Семарь-Здрахарь видел это, и злился.
Седайко Стюмчик, даже после того как вмажется, все равно оставался спокойным.
Он или спокойно ебал приведенного баба, или, если баб вдруг отказывался, спокойно заморачивался себе на чем-то. Или книжку читал, или кроссворд гадал, или к сессии готовился.
А Семарь-Здрахарь, уж на что нервный, так после того как вмажется, становился еще нервознее.
Не успеет приходнуться, как уже догнаться требует. Или требует песенку определенную ему тут же поставить. А когда Седайко Стюмчек ее находит на кассете, тут же другую хочет.
Седайко Стюмчек и на отходняках спокойным оставался.
Когда винт кончался, Седайко Стюмчек спокойно засыпал.
А Семарь-Здрахарь уж на что нервный, когда его перло, на отходе таким нервным становился, что дальше некуда.
Оголтеет Семарь-Здрахарь донельзя и ищет, чем бы втрескаться. Вторяки перетрясает, библиотеки замачивает, варит какую-то поебень. Или ищет заныканный винт. И однажды он его нашел. Машина, а в ней три куба желтой жидкости. Желтое – значит винт. И втрескал себе это Семарь-Здрахарь.
А в машине оказалась концентрированная солянка!
И с тех пор Семарь-Здрахарь стал куда спокойнее.
59. Не хочу!
– Слушай… А почему ты торчишь, а не пьешь, как все нормальные люди?
– Уж лучше торчать, чем быть похожим на этих гнусных алкашей.
29. Наркотическое право
«Билль о правах
Статья 1.
Каждый человек, достигший сознательного возраста, и несущий полную ответственность за свои действия, имеет право употреблять любые психоактивные вещества.
Статья 2.
Употребление этих веществ не должно ущемлять права и исполнение своих обязанностей другими членами общества.
Статья 3.
А она тут и не нужна. Все сказано в первых двух.»
Вот такой документ, составленный наркоманами, попал однажды на стол одному из депутатов. Депутат посмеялся и выкинул листок в корзину.
10. Глиптение про Атлантиду
Однажды Шантор Червиц сварил особого винта. Но то, что винта он сварил особого, он узнал только после того, как им втрескался сам. А пока он на приходе валялся, бычок смоля, да приходские песенки слушая, Блим Кололей и Навотно Стоечко тоже им втрескались. И тоже просекли, что винта они втрескали не простого, а особенного.
Оприходовался Шантор Червиц и начал он тут же глиптеть.
А Навотно Стоечко и Блим Кололей, даже не оприходовавшись как следовает, стали этот глиптеж слушать и вопросы задавать наводящие. И интересно им было.
Ведь глиптел Шантор Червиц не абы что, а самую что ни на есть натуральную историю Атлантиды. Со всеми именами, деталями и подробностями. Всяким Платонам с их «Диалогами» такое и не снилось.
Начал Шантор Червиц с анатомических особенностей атлантов. От них перешел и психологии. От психологии – к мировоззрению. От мировоззрения к теории власти. От теории власти – к практике власти. От практики власти – непосредственно к самой истории этого континента, его жителей и взаимодействию их с менее и более цивилизованными расами в те годы на Земле обитавшими.
Всего глиптел Шантор Червиц ровно двадцать один час с минутами, без перерывов на поспать, поссать, посрать, пожрать и попить. Разве что курил он как индейский вождь на переговорах с теми самыми атлантами.
А Блим Кололей и Навотно Стоечко внимали и кивали. А когда ошибался невзначай Шантор Червиц в датах или транскрипции имен атлантических, тут же перебивали и поправляли, так, чтобы правильно все было.
А как прошел этот двадцать один час с минутами, так и кончилось глиптение.
Кончилось…
Огляделся Шантор Червиц и спрашивает:
– А чо было-то?
И отвечают ему Навотно Стоечко и Блим Кололей:
– Мы про Атлантиду глиптели.
– Да… – Задумывается, Шантор Червиц. – Именно так и было. А запомнил ли хоть кто-нибудь из вас, о чем конкретно мы глиптели?
– Нет. – Отвечают Блим Кололей и Навотно Стоечко. – Совсем не запомнили. Разве что факты какие-то мелкие разрозненные, в общую систему не складывающиеся.
– Жаль. – Говорит Шантор Червиц. – Ибо и в моей памяти сие глиптение только смутными воспоминаниями осталось. Ибо сдвинулись наши точки сборки на состояние повышенного осознания благодаря винту моему особенному, а сейчас обратно они воротились, заперев в глубинах наших подсознаний всю эту информацию многоценную для современников.