Верховный жрец
Шрифт:
— Тогда такое место не появится никогда, — решительно говорил я. — Ты мне нужна, ты моя женщина. Пусть я и был с другими, может быть я еще буду с женщинами, но ты остаешься моей единственной женой. И я не хочу что-то менять, не хочу, чтобы и ты менялась.
Севия смотрела сквозь меня, о чем-то размышляя, хотя догадаться о направлении мыслей жены, не трудно.
— Пошли! — через пару минут решительно сказала Севия и потянула меня за руку в дом. — Наказывать буду!
Садо-мазо? Нет, такого мы еще не пробовали и, честно сказать, не особо хочется, даже при чувстве вины. Но и моя любимая еще
— Мрха отелилась, — когда мы насытившиеся лежали на кровати, сообщила Севия.
— Это хорошо, — поддержал я разговор.
«Мрха отелилась» для моих ушей звучит, словно «дьяволица родила». Вот же клички дают животным! Хорошо, что я в этот процесс влез, а то получалось какое-то призвание демона: «Мрху покормили, Стрка убили, Брда почистили». В собственных именах людей нет такого сочетания согласных букв, как в кличках. Я, как величайший филолог Бронзового Века, потому как единственный, хотел узнать: почему так, зачем нужно давать животным сложно выговариваемые клички, может тут есть сакральный смысл? Мне, как жрецу, обо всем сакральном знать необходимо. Однако, никто не просветил. Так заведено, да и все тут. Даже жрец Рысей не прояснил вопрос.
— А как там Ника? Хорошо ли проходит беременность? — спросил я о кобыле, так, чтобы о чем-то говорить, а то есть между нами неловкость.
— Так тебе рыжие нравятся? Да? Сам говорил, что я самая красивая, а тут рыжую? Я не люблю рыжих! — ни с того ни с сего начала закипать Севия.
Если хотите заткнуть женщине рот, то сделайте это поцелуем! Я, вот, так и поступил: вначале заткнул рот поцелуем, а после… Впрочем, это уже преизрядно интимное. А потом мы уснули.
Непривычно просыпаться не по тревоге, а так, как того захочет организм, да еще и в мягкой постели, на ортопедическом матрасе. Не нужно никуда бежать, что-то срочно делать, спокойно проснулся, умылся, позавтракал.
— Проснулся? — сказала Севия, заходя в нашу с ней комнату.
А я и не заметил, что ее не было рядом, когда я проснулся.
— Как видишь, — ответил я.
— Брат сказал, что ждет тебя к обеду на Совет. Нужно, говорить, решать, что делать дальше, — сказала Севия и полезла с ласками, да приставаниями.
— Ну? Да не надо! Только ночью же было! Я тебя люблю и так, — говорил я.
Что-то не припомню я, чтобы когда-то отбивался от приставаний девушек. Но нельзя же круглосуточно заниматься любовью! Понятно, что так Севия хочет показать, что любит меня, что не хочет, чтобы я ходил столоваться по чужим кустам и шкурам, а трапезничал только с женой, дома. Вот только дел все равно хватает.
Насилу вырвавшись из объятий жены, я спустился с чердака, прошел до веранды, где увидел идеалистическую картину, как Стасик кормит полуобнаженную Лату салом с солеными огурцами. В этом времени самое сексуальное это не банан, или клубника, это сало и хлеб. Так что я наблюдал очень интимную картину, может более интимную, чем они бы здесь мяли покрывало, периодически соединяясь телами.
— Господин Верховный Жрец! — приветствовал меня мой раб.
— Ты где паршивец сало взял? —
Но там висел замок, а то, что Стасик умел его вскрывать маловероятно.
— Ладно, не отвечай! — я улыбнулся, когда Лата прикрылась покрывалом. — Если еще что надо, спрашивай. Можешь взять банку варенья.
— Малинового? — моментально среагировал Стасик.
— Нет, его оставляем на лекарство. Возьми вишневое! — сказал я, продолжая улыбаться.
— Лата, ты такого еще никогда не пробовала. Это очень вкусно, — рекламировал варенье Стасик. — Рите дадим, ей понравится.
— Ребенку только чуть-чуть можно дать. А лучше, так и вообще не давать, — дал я совет и поспешил уже на выход, не преминув отметить, что свою дочку Лата стала именовать на мой лад.
Нужно что-то думать с жильем для новобрачных, причем уже сейчас. У нас уже получается серьезное такое общежитие, когда в одном доме живут три семьи, да еще и маленький ребенок. Нужен кирпич. С такими мыслями я и вышел во двор.
Жизнь кипела. Чуть вдали ругался Фелик, можно было разобрать, что он кого-то проклинает за то, что тот неправильно разбивает домну. Звучал стук молотков, видимо ковали что-то новое. Работали и под другим навесом, это уже я не столько слышал, сколько видел. Там обтесывались ложе для арбалетов.
Война еще не закончилась, она только началась. Это, конечно, хорошо, что отодвинули опасность, так как первыми теперь подвергнуться удару огневики. И пусть они наши союзники и нужно стать с ними в один ряд и биться, но я эгоист, как и абсолютное большинство людей. Только я, в отличие от многих, не стесняюсь в этом признаться. И да, мне лучше биться там, где не будет жены, детей, моих полей с посевами, скотины. Но я, ведь, не отказываюсь биться.
Более того, то, что уже есть и то, что прямо сейчас производится — это все мое детище. И такое оружие дает реальные шансы на успех. Не было бы железа, арбалетов, то оставалось только что сложить лапки и сдаться на волю победителей. При этом, мысли о сдачи есть и сейчас, но не у меня, я то не хочу в рабы, тут лучше смерть. А вот некоторые разговоры я слышал и среди огневиков и, что еще больше огорчало, среди наших Рысей.
Ничего, в любом человеке всегда есть место трусости, вопрос только какие пространства человеческого сознания она занимает. Прорвемся. Я еще путешествовать хочу, мир посмотреть. А что? В Турцию вполне съездить, да посмотреть на Трою. Знать бы еще, была война троянцев с греками, или уже все… каюк Ахилу-мужеложцу.
— Ну, ты чего тут кричишь? — спросил я у Фелика, когда подошел не к кузне, а к целой металлургической мануфактуре.
— Так это рабочие вопросы. А так все хорошо, — усталым голосом говорил Фелик.
А ведь еще только утро, а он уставший. Однако, то, что я увидел было грандиозно, от организации и контроля всего, что происходило, можно устать очень быстро.
Человек десять или больше непрестанно носили руду с болот и той речушки, что мы еще в первый раз определили, как удачное место для лимонита. Еще пятеро все лепили и лепили из глины домны, при том, что одна стационарная из кирпича не успевала остывать. Другие закладывали сразу четыре угольных бурта, шесть человек ковали изделия.