Верить в себя

Стил Даниэла

Когда принесли десерт и ужин уже близился к завершению, Мэтью достал из кармана красную бархатную коробочку с логотипом «Картье» и протянул ей.

Это был его подарок на Рождество. Коробочка была довольно большой, и Кэрол облегченно вздохнула — она боялась, что в ней может оказаться кольцо. Кэрол уважала традиции, но их договор — «джентльменское соглашение», как выразился Мэтью, — не давал оснований для соблюдения традиций. Это была не брачная церемония, не помолвка — просто двое взрослых людей решили проверить, как они уживутся и сумеют ли остаться вместе достаточно долго, чтобы планировать и дальше совместную жизнь.

Кэрол открыла коробочку, в ней лежал очень красивый

гибкий золотой браслет. Сам по себе браслет был совсем простым, единственным его украшением были три бриллианта на внешней стороне. По внутренней поверхности браслета шла выгравированная надпись, которая, как сказал Мэтью, была главной изюминкой подарка. Надпись была на английском, и, когда он поднес браслет к пламени стоявшей на их столике свечи, Кэрол прочла:

«Будь собой. Я люблю тебя. Мэтью».

— Спасибо… — Кэрол поцеловала его и тут же надела браслет. Она поняла, что хотел сказать ей Мэтью. Он принял ее условия и любил ее такой, какая она есть.

Кэрол тоже приготовила ему подарок. Он был куплен в том же магазине, и Мэтью невольно улыбнулся, увидев на коробочке логотип «Картье». Так же, как и Кэрол, он бережно открыл коробку. Внутри лежали элегантные золотые часы. Когда-то она уже дарила ему часы, которые Мэтью носил до сих пор. Арлетт знала, что эти часы — подарок Кэрол, знала, как много значил этот подарок для ее мужа, но никогда и ничем не выказала своего неудовольствия. На этих новых часах Кэрол тоже сделала гравировку: «Joyeux Noel. Je t'aime. Carole» Она очень надеялась, что подарок Мэтью понравится, и не ошиблась — он был очень доволен.

Ресторан находился недалеко от отеля, поэтому в обратный путь они отправились пешком. Охранники медленно ехали за ними в машине, держась, впрочем, на некотором расстоянии, хотя к этому времени и Кэрол, и Мэтью настолько привыкли к их присутствию, что не обращали на них внимания. Но когда у входа в отель они остановились, чтобы обменяться прощальным поцелуем, им в глаза вдруг ударила вспышка фотокамеры — кто-то из папарацци остался в засаде и дождался своего часа.

Оба машинально повернулись в сторону фотографа, и Кэрол успела шепнуть Мэтью:

— Улыбайся. Раз уж попался — улыбайся. Мэтью последовал ее совету, и репортер сфотографировал их еще раз.

— Когда меня снимают вот так неожиданно, — шепнул он, — на фото я всегда выгляжу как убийца, которого застали на месте преступления.

— В подобных случаях надо только улыбаться, — посоветовала Кэрол, когда они вошли в вестибюль отеля. — Когда знаменитость улыбается в объектив — это просто новость; когда она начинает злиться или, не дай бог, лезет на фотографа с кулаками — это уже очень горячая новость. Не будем останавливаться на полпути, поднимешься со мной?

— Мечтаю об этом, — откликнулся Мэтью. Теперь и ему, и Кэрол было, по большому счету, безразлично, попадет ли их фотография в газеты или нет. Они не собирались ничего скрывать, хотя, конечно, предпочли бы обойтись без лишней шумихи.

Когда они поднялись в номер, Мэтью снова поцеловал Кэрол. Они были одни — Стиви уже уложила вещи и отправилась спать. Только ноутбук Кэрол все еще стоял на столе, но работать она не собиралась.

— Я словно опьянел от тебя, — шепотом сказал Мэтью, крепче прижимая ее к себе. Он и вправду не только с нетерпением ждал новых открытий, которые им предстояло сделать в Калифорнии, но и вспоминал, как хорошо им было когда-то.

— В таком случае постарайся поскорее протрезветь, — ответила Кэрол, которая если чего и боялась, так это повторения безумства, владевшего обоими много лет назад. Быть может, дело было в возрасте, но теперь она предпочла

бы крепкую, спокойную привязанность бурной страсти, которую они пережили когда-то и которая не принесла им ничего хорошего. Она так и хотела сказать, но, заглянув в его удивительные глаза, подумала, что Мэтью — это не Шон, он всегда был и до сих пор остался волевым, импульсивным, порывистым, не знающим, а точнее — не признающим преград человеком. В нем не было ни покоя, ни умиротворения. Любовь, ненависть, страсть — все это он доводил до крайности, хотя сам часто от этого страдал. Шону тоже были доступны сильные чувства, и все-таки он был другим. Пожалуй, только сейчас Кэрол окончательно поняла, что так привлекало ее в Мэтью. Он словно заряжал ее своей энергией, своей страстью, он был человек-вызов, и в этом отношении они были идеальной парой. Их объединенной энергии хватило бы, чтобы перевернуть мир. Поначалу именно это и испугало Кэрол, но потом она привыкла. Или, точнее, снова привыкла.

В этот последний вечер Мэтью надолго задержался в ее номере. Но ни он, ни Кэрол не осмеливались переступить через невидимую черту, за которой лежала восхитительная и пугающая область телесной близости. Отчасти оба удерживались от этого, страшась неосторожно разрушить тот хрупкий мостик, который они воздвигли между собой за последние дни, но главным препятствием был врачебный запрет. Кэрол только недавно оправилась от тяжелой травмы, и врачи рекомендовали ей не торопиться с возвращением к интимной жизни. Тогда этот совет не показался Кэрол актуальным — в ее планах ничего подобного не предвиделось. Мэтью прекрасно понимал ситуацию и не торопил события. Сейчас его волновало, как Кэрол перенесет долгий перелет. Он даже вызвался отвезти ее в аэропорт, и они договорились, что он заедет в семь утра. Регистрация начиналась в восемь, а вылет — в десять. Молодой врач-невропатолог, который должен сопровождать Кэрол, обещал быть в «Ритце» в половине седьмого, чтобы осмотреть ее перед вылетом. Он условился об этом со Стиви, сказав, что это будет обычная процедура.

В половине первого ночи Мэтью ушел. Кэрол пребывала в прекрасном настроении, когда чистила зубы и надевала ночную рубашку. Она радовалась, что наконец возвращается домой, и мысленно перечисляла дела, которые ей предстоит сделать в первую очередь. Дел, которые запланировала Кэрол, набиралось немало, но удивляться этому не приходилось — ведь ей фактически предстояло начать жить заново.

На следующее утро Стиви разбудила ее в шесть, и к приезду врача Кэрол успела привести себя в порядок и позавтракать. Невропатолог действительно был молод — на вид ему было лишь немногим больше двадцати, и Стиви даже проворчала что-то неодобрительное по поводу его возраста. Ее мнение, однако, изменилось в лучшую сторону, когда она увидела, как быстро и профессионально врач провел осмотр. Накануне Кэрол попрощалась со своим врачом-невропатологом, подарив ей часы от «Картье» — из белого золота и с секундной стрелкой — практичные и изящные.

Ровно в семь прибыл Мэтью. Как и всегда, он был элегантен в темно-синем костюме с галстуком. Такой официальный вид, на взгляд Кэрол, придавал Мэтью солидности. Сама она, по его словам, выглядела «до неприличия молодо» в джинсах и просторном сером свитере, который надела, чтобы чувствовать себя в самолете удобнее.

— Ничего, сейчас мы это исправим! — весело откликнулась она на его замечание и, стоя перед зеркалом, стала накладывать макияж на случай встречи с фотографами. На ее руке поблескивал браслет — вчерашний подарок Мэтью. Он тоже надел новые часы и то и дело поглядывал на них, поднося руку к глазам, хотя до отлета оставалось почти три часа и опоздать они никак не могли.