Верная жена
Шрифт:
Кэтрин думала, что не узнает Ральфа до тех пор, пока он не останется один на платформе, но конечно же, она его узнала. У него было лицо человека, никак не связанного с остальной толпой. Она тотчас его вычислила. Ральф выглядел богатым и одиноким.
Неожиданно она испугалась. Ей как-то не приходило в голову, что им придется общаться. Разумеется, поздороваться-то они должны, но дальше приветствия она не смотрела. Будущее представилось ей вечностью. Кэтрин вообразила бесконечные мелкие разговоры, какие бывают в жизни женатых пар, словесную дуэль, притирание друг к другу, исполнение семейных обязанностей.
Конечно
Начала обычно очаровательны, но сейчас ее охватил ледяной страх при мысли о пошлых удовольствиях поджидающих ее в середине. Если она заболеет, он наверняка станет за ней ухаживать. Они будут следить за ценами. Скорее всего, он человек прижимистый, хотя и дорого одет. Она будет просить у него денег, и он будет их выдавать. Он будет платить за вещи, которые им понадобятся, а она — держать перед ним отчет: на что потратилась. За обедом будут обсуждать еду, которую она ему приготовит. Болтать о погоде, отмечать любую перемену за окном, вместе читать у камина или у плиты долгими зимними вечерами. Кэтрин пыталась вообразить, что они будут делать и о чем беседовать. Она стала размышлять, как обычно ведут себя люди в такой ситуации, и вдруг осознала, что понятия об этом не имеет.
В поезде, медленно следовавшем из Чикаго, все мелькавшие за окном предметы имели четкие границы. Здесь, под колючим снегом, в темноте, все расплывалось, очертаний не было, смутно виднелись лишь неопределенные формы. И Кэтрин стало страшно.
Им двоим ничего более не оставалось, как прижаться друг к другу, идти вперед и ждать весны. Она будет делать то, что должна.
Кэтрин шагнула Труиту навстречу. Он стоял, засунув руки в карманы длинного черного пальто. На меховом воротнике сверкал снег. Она едва могла разглядеть его лицо, когда он к ней повернулся. Ральф казался… каким? Печальным? Симпатичным? Скорее, одиноким.
Самой себе она представлялась нелепой — в дешевой черной шерстяной одежде, с дешевым серым картонным чемоданом. «Просто начни, — сказала она себе. — Подойди, поздоровайся, а дальше потечет само собой».
— Мистер Труит? Я Кэтрин Лэнд.
— Не может быть. У меня есть фотография.
— Это снимок моей кузины Индии.
Он чувствовал на себе взгляды горожан. Все видели и заметили подлог, и это было невыносимо.
— Вам нужно нормальное пальто, по сезону.
— Это все, что у меня есть. Прошу извинить за фотографию, но я могу объяснить.
Его обманули на глазах у всего города, выставили дураком. Сердце сильно заколотилось, ноги сделались ватными.
— Мы не можем стоять здесь весь вечер. Кем бы вы ни были, дайте мне ваш чемодан.
Кэтрин протянула чемодан, и Ральф вынул руку из кармана. На мгновение она ощутила тепло этой руки.
— Это все вещи?
— Я могу объяснить. У меня мало что есть. Я думала…
— Мы не можем стоять под снегом, когда все… короче, не стоит здесь стоять, — Ральф холодно на нее взглянул, — Ложь с самого начала. Не стану скрывать, я смотрю на это крайне отрицательно.
Он вынул из кармана фотографию и показал ей, но хотел, чтобы она превратилась в застенчивую скромную женщину со снимка. Кэтрин взглянула на фото.
— Кем бы вы ни были, но вы не эта женщина.
— Выслушайте, мистер Труит. Я здесь не для того, чтобы посмеяться над вами.
— У вас это и не выйдет. Я уже понял, что вы лгунья.
Ральф повернулся, и она последовала за ним по опустевшей платформе к повозке. Нервные лошади топали ногами, из их ноздрей вырывались струи пара. Ральф Труит поставил в повозку чемодан и пристегнул его толстыми кожаными ремнями. Он без слов подал Кэтрин руку, и она устроилась на сиденье.
Затем он исчез в снегу, снова появился и забрался с ней рядом. Впервые он прямо взглянул ей в лицо.
— Возможно, вы решили, что я дурак? Вы ошиблись.
Лошади красивой рысцой устремились в белую пустоту. Кэтрин и Ральф молчали. Из окон домов, словно издалека, струился приглушенный свет. Она не могла определить, близко или далеко от домов находится их повозка. Не могла рассмотреть, много ли в домах этажей. Повороты замечала, только когда сворачивали. Ральф знал. Лошади знали. Она здесь впервые.
Снег приглушал стук колес. Разговора не было. Кэтрин плыла в беззвучном мире, в незнакомой середине.
— Людей много?
— Где?
— В городе.
— Две тысячи. Приблизительно. То больше, то меньше. В зависимости…
— В зависимости от чего?
— От того, сколько за год смертей и рождений.
Больше они ничего не сказали. Пробирались сквозь снег, сквозь свечение далеких огней, за каждым из которых была семья, несколько связанных друг с другом людей, в то время как они были сами по себе. Два одиночества.
Ральф не имел желания говорить. Он представлял, каким будет ее приезд, но вышло иначе. В каждом доме скрывались жизни, о которых ему все было известно. Но и его хорошо знали. Он держал на руках их младенцев, гулял на их свадьбах, приходил в замешательство от их внезапных вспышек гнева. Он был и в то же время не был частью их жизни. Он делал то, что от него требовалось, чего от него хотели.
В здешнем холоде многие сходили с ума, погружались с головой в свою религию и превращались в фанатиков. Но даже это стало обыденным. Тем, кто не утратил здравого смысла, хотелось, чтобы их детей взял на руки и побаюкал Ральф Труит. Ему нетрудно было притворяться, что такие вещи имеют для него значение. И все же их жизни, их семьи были переплетены друг с другом так сильно, что он и представить себе не мог.
Его гостья оказалась не той, кого он ожидал. Поэтому он был зол. Растерян. Он столько раз читал ее письмо, что оно истерлось. Тысячу раз смотрел на ее фотографию. Теперь же рядом была не женщина со снимка; он вообще не представлял, кем она может оказаться. Его отношения с каждым горожанином основывались на том, что он имел полное представление о каждом человеке. А теперь вышла нелепица. И поезд опоздал. И метель началась. И эта женщина…
Она была ошибкой. Ральф чувствовал нутром, что все не так — и письмо, и фотография. Не нужно было испытывать судьбу. Но он хотел, жаждал чего-то для себя Теперь объект его желания здесь, и выясняется, что хотел он не этого.