Верните мне мозги!
Шрифт:
— Дуська, прикинь, что мне приснилось! — закричала Танька. — Мне приснилось, что мне снится сон! — И Танька все выложила подчистую. А под конец рассказа поинтересовалась: — А Галка где? Хочу ей сон рассказать. А Сарафанов?
— Ты бредишь? — осведомилась Дуська. — Какая еще Галя с Сарафановым? Они ж тебе приснились. Знаешь, ты кто? Юмористка на всю хату! Блин! Сто раз просила не называть меня Дуськой! Я Евдокия!
Таньке стало как-то нехорошо. Внутри что-то словно перевернулось.
— Ка-а-ак это?… — несколько заторможенно спросила
— Да вот так, «каком» кверху, — пожала плечами Дуся. — А про мозги и думать забудь — этого не может быть. Человек без мозга не сможет жить. А на башке у тебя что? Черт-те что и сбоку бантик?
Танька взяла зеркало и посмотрелась в него — действительно, у нее на голове красовался бант. Красный такой, широкий шелковый бант. К чему бы это? Она же никогда не носила бантов. Тем более красных таких, широких и шелковых. Кто ей его нацепил? Она же перед тем, как идти в школу, провела у зеркала полчаса, и никаких бантов не было! Откуда же он взялся? По пути в школу вырос?
Признаться, Танька конкретно так смешалась. А еще обиделась на Дуську — получается, Танька — это «черт-те что», ведь у нее сбоку находится бантик.
«Фигня какая-то… — подумала она, сдирая бант. Мысли в голове ворочались медленно, тяжело, нехотя. — Что со мной происходит? Последствия переходного возраста, что ли? Поскорей бы я уже перешла!»
— Ну так что? — поторопила Таньку Дуська. — Откуда ты эту убогость выдрала? Из бабушкиного сундука?
Дуська была эмоциональной, нетерпеливой, ехидной, обожала всех подкалывать и очков не носила — не то что Галя из Танькиного якобы сна.
Только Танька открыла рот, чтобы что-нибудь попытаться ответить, как в кабинет влетел мальчишка из младших классов Вася Василюк и подбежал к Таньке.
— Вот, — протянул он ей лист бумаги в клеточку. — Это тебе.
Ничего не понимающая и офигевающая все больше и больше Танька взяла листок.
Пацан показал всем фиолетовый (как Танька решила — из-за жвачки) язык и убежал.
Танька раскрыла сложенный пополам лист. А там было написано черной гелевой ручкой такое послание:
«Привет, безмозглая!
Ну, как тебе живется без мозгов? Чувствуешь себя неполноценной, да? Завидуешь окружающим, что у них есть мозги, а у тебя нет?
Короче, слушай меня сюда: если хочешь получить свои мозги обратно, приходи сегодня на улицу Береговую, 40, к 14.34. Опоздаешь хоть на минуту — мозги свои обратно не получишь уже никогда. Тебе все ясно? Крепко целую, Серега Штопор».
— А-ач-чу-уме-еть, — только и смогла вымолвить Танька. Она уже не пыталась что-либо понять — все равно ума не хватит. Да и не было его, ума этого.
Ее разобрал истерический смех.
Внезапно по классу пролетел девчоночий визг. Визжала Кристина Подмогильная.
— Вот спрашивается — че так орать? — заорала Дуська. — Я от страха чуть ежика не родила!
Кристина взвизгнула еще раз. Все уставились на нее в непонимании.
— Девочки, — сказала она, — мальчики, дамы и господа… Срочно вызывайте охотников за привидениями!
— Ну, вообще! — изумилась Дуся. — Не школа, а дурдом на свободе какой-то!
— Нет, ну вы знаете, кто это был? — прокричала Кристина. Лицо ее раскраснелось, руки дрожали, подбородок тоже дрожал, а глаза нервно подергивались по очереди — то правый дернется, то левый, а то вдруг и оба сразу.
— Кто — «кто»? — не поняли все.
— Да пацан этот, что Таньке бумажку принес, — пояснила Кристина. — Кто это был, знаете?
— Да пацан какой-то, — ответили все. — А чего ты орешь как больная?
Кристина направилась к выходу из класса, плотно, на замок, закрыла дверь, расширила глаза и зачем-то согнулась в коленях, как бы приседая на невидимый стул. Все поневоле притихли. Всех заинтересовала странная Кристинкина поза. В классе повисла напряженнейшая тишина.
— Да это же был… Вася Василюк! Помните, он умер в прошлом году на уроке рисования — учительница внезапно сошла с ума и ткнула ему в сердце кисточкой. Я тогда про него еще делала стенгазету, запомнила это лицо на всю жизнь. Вспомнили?
Все почесали подбородок, вспоминая. И вспомнили:
— Точно! Это он, Василюк! Офиге-е-еть… Но как же это?
— Может, он воскрес? — предположил кто-то. Но на это предположение никто не среагировал.
— А что с кисточкой стало? — продолжал интересоваться тот «кто-то». — Ее вытащили? Добро не пропало? А какая она была? Беличья?
— Это точно он. Точно, — повторила Кристина, словно убеждая саму себя. — А язык его фиолетовый видели? Такой только у мертвецов бывает. В основном у повешенных, — деловито уточнила она. — Но, наверно, и у убитых беличьей кисточкой тоже.
Все потрясенно молчали. Никто не знал, что сказать. Именно поэтому и молчали.
Кристина обратилась к Таньке:
— А чего он к тебе подходил?
— Ну-у, эээ… — уклончиво ответила та.
Все подозрительно посмотрели на Таньку.
— Ты что, умеешь общаться с мертвыми, вызывать их из могилы? Чего это к тебе приходил мертвый Василюк, а? Отвечай!
Но Танька словно в рот воды набрала и не открывала его, боясь, что она выльется, — как уже упоминалось, она ничего не могла понять, а посему хранила таинственное молчание и смотрела на мерцающие лампы дневного света, которые почему-то мерцают, как дебильные, во всех кабинетах всех школ мира.
Кристина своей немалой грудью пошла на бедную Таньку:
— Быстро признавайся, зачем к тебе приходил Василюк!
— Да не знаю я! — со слезами в голосе ответила Танька. — Я ничего не знаю! Ничего! Отстаньте от меня! Какие вы жестокие! Ух!
Она подхватила свои вещи и выбежала из класса.
«Одни беды! — думала Танька, выметаясь из школы. — То мозги мои крадут средь бела дня, то Василюк ко мне припирается… Почему именно он принес записку? Почему? А кто такой Серега Штопор? Бли-и-ин, кому расскажи — не поверят!»