Верность и терпение
Шрифт:
А для того чтобы эффективно «вредить неприятеля», надобно было егеря как следует верной стрельбе учить. Кутузов обучал своих солдат так: сначала, еще до стрельбы, они насыпали земляной вал в сажень высоты, и столь длинный, чтоб могли перед ним стоять мишени, изображающие фигуру высокого человека в два аршина и десять вершков [25] . Вал следовало делать и выше и шире цели, чтобы после окончания стрельбы можно было отыскать в нем большую часть выпущенных по мишеням пуль.
25
Сажень — 2 м 13 см,
Начинать обучение стрельбе Кутузов советовал из наиболее легкого положения — с колена, после чего можно было переходить и к обучению стрельбе стоя в рост.
И первоначальная дистанция тоже должна была учитывать неопытность вчерашних рекрутов: не более ста шагов. Потом дистанция все возрастала, и в конце обучения егеря должны были поражать цель уже с трехсот шагов. Далее Кутузов рассказывал, как следует господам офицерам учить своих людей стрельбе, что при том говорить и как на деле все толково объяснять и показывать.
И видно было, что генерал десятки, а то и сотни раз учил и рядовых и унтеров точной стрельбе, в которой, несомненно, и сам был большой мастак.
Дальше генерал писал, как следует обучать егерей действиям в строю, как следует маршировать повзводно, поротно, побатальонно, по рядам и в густой колонне.
Но более всего наставлял Кутузов солдат и офицеров тому, что следует предпринимать, когда невозможно применить конницу, а пехота, хотя бы и гвардейская, будет занята боем по фронту. Тогда-то егеря и должны показать себя во всей красе: они должны решительно занимать дефиле — узкие проходы в горах, лесах и болотах; захватывать мосты и плотины, броды и дороги; выбивать неприятеля из любой позиции и, заняв любую позицию, непременно ее удерживать. Они должны были первыми атаковать и до конца защищать деревни и кладбища, мельницы и усадьбы, рвы и валы, высоты и впадины. Они же заслоняли своим огнем и пехоту, и кавалерию, и артиллерию, и пионеров, когда были те на марше, перестраивали фронт или же шли по трудной местности.
Рефлекц этот стал настольной книгой для егерей их корпуса, а для Барклая волею судьбы превратился в Катехизис, потому что ему пришлось командовать егерями почти до конца жизни, лишь на время оставляя этот вид войска и переходя в пехоту или кавалерию.
А в Финляндском егерском корпусе прослужил он два года, перейдя под начало еще одного весьма незаурядного человека — принца Виктора Амадея Ангальт-Бернбург-Шаумбургского, доводившегося графу Фридриху двоюродным братом…
Принц имел звание генерал-поручика русской армии, вступив в нее еще в 1772 году. Он был на двенадцать лет младше своего кузена, и его увлеченность военной службой являлась абсолютной: принц посвятил ей свою жизнь всецело, не занимаясь ничем более. Граф Фридрих по-прежнему делил свои дни между двумя корпусами — кадетским и егерским, и Барклай и знал и чувствовал это лучше других. Жизненная позиция принца Ангальта импонировала ему гораздо более, так как и сам Барклай не знал ничего, кроме военной службы, и в этом отношении был полным единомышленником Виктора Амадея.
Кроме того, Барклая привлекала в принце возвышенная простота, впрочем, как он отмечал, присущая и графу Фридриху. Только это качество проявлялось в Викторе Амадее еще более ярко. Он, владетельный принц, стоящий на самом верху аристократической лестницы, хотя и небольшой, но монарх, вел себя скромнее подчиненных ему офицеров, не имеющих никаких титулов. Без какой бы то ни было рисовки не сгибался он под пулями и ядрами, еще будучи офицером, никогда не уклонялся от опасных боевых дежурств, а кроме того, всегда оставался необычайно деликатным и добрым, вместе с тем никогда не отступая от своих принципов.
И когда незадолго до нового, 1788 года принц с присущей ему откровенностью спросил Барклая, не хочет ли он перейти к нему на службу, Михаил, уже и сам подумывавший об этом, столь же откровенно ответил принцу согласием. Кузены быстро договорились, граф Фридрих отпустил Барклая на новую службу, и 13 января 1788 года, ровно через месяц после того, как исполнилось ему двадцать шесть лет, получил он назначение старшим адъютантом к генерал-поручику Виктору Ангальту. Одновременно было присвоено Барклаю звание капитана.
Глава пятая
Осада Очакова
Ангальт служил в Петербурге, носил генеральское звание, но пребывал в резерве, ибо генералов в России всегда было больше, чем дивизий и даже полков, а полковников — всегда больше, чем батальонов.
Вместе с тем по штату Ангальту полагался старший адъютант, и Барклай занял эту вакансию в надежде на то, что в скором будущем его начальник будет восстановлен как боевой командир. И вскоре чаяние это исполнилось.
Летом внезапно началась война со Швецией, которая, будучи издавна вечной недоброжелательницей своей могучей юго-восточной соседки, вот уже более двух веков находилась почти беспрерывно в состоянии готовности, как и Турция, в любой момент схватиться за оружие.
Эти страны представляли собою два постоянно существовавших фланга в исторических битвах, которые вела Россия. И потому ее армия, пребывая в непрерывном напряжении, качалась, как вечный маятник, между Свеей и османами.
О Турции уже говорилось, а Швеция в XVIII веке провела две несчастливые для себя войны, потеряв Прибалтику, Карелию, Ингерманландию и Восточную Финляндию [26] .
Да и сам Санкт-Петербург и его военно-морской редут Кронштадт возникли в результате этого бранного соперничества.
26
Имеются в виду русско-шведская война 1741–1743 гг., которая закончилась Абоским миром, и война 1788–1790 гг., завершившаяся Верельским миром.
И теперь, летом 1788 года, полагая, что русские по горло увязли на Дунае и в Бессарабии, шведский король Густав III, как и все прочие монархи Северной Европы, бывший в родстве с Екатериной II, забыв об узах крови, вознамерился отобрать у кузины то, что оставили ей в наследство Петр I и его дочь — Елизавета Петровна, отнявшие у Швеции больше городов и земель, чем в его королевстве осталось.
Война еще не была объявлена, а уже паруса шведских линейных кораблей и фрегатов забелели возле Кронштадта и Петергофа. О серьезности намерений врага говорило хотя бы то, что флот шел под флагом герцога Зюндерманландского — родного брата короля.
На первых порах все обошлось одной демонстрацией морской мощи, однако же настолько внушительной, что залпы шведских кораблей были слышны во всех домах Петербурга.
Екатерина устыдила трусов, помышлявших бежать из города, и призвала петербуржцев к мобилизации. Повсюду поспешно собирали, экипировали и муштровали молодых и старых кучеров, лакеев и ремесленников. На каждой почтовой станции между Петербургом и Москвой стояло до пятисот лошадей для скорой доставки рекрутов. К границам Швеции была выдвинута гвардия, а из Кронштадта вышла эскадра адмирала Грейга, состоявшая из семнадцати линейных кораблей и восьми фрегатов.