Верность и терпение
Шрифт:
Сообразив все сие, ваше сиятельство, без сомнения, согласитесь со мною в необходимости прекратить в наискорейшем времени настоящую с Портою Оттоманскою войну.
Неминуемый сей жребий предусмотреть можно из настоящего положения раздробленных и рассеянных военных и политических наших сил.
Я не осмелился бы ваше сиятельство сим беспокоить, если бы не предвидел неизбежную войну, следствие коей тем может быть для нас пагубнее, что в настоящее положение наших финансов не в силах содействовать пожертвованием достаточной суммы, дабы быстрыми и решительными мерами привести в устройство стесненные недостатками
Примите, милостивый государь, при сем уверение чувствования совершенного моего к вам почтения».
Окончив письмо и положив его в бювар, где отлеживались некоторое время наиболее важные бумаги, пока не принимал он окончательного по ним решения, Барклай спросил, здесь ли начальник медицинской экспедиции Военного департамента и начальник Инспекторского департамента.
Было уже семь часов, и именно в это время Барклай начинал прием докладов от начальников департаментов своего министерства и других крупных военных чиновников.
Оба генерала были здесь, и Михаил Богданович начал беседу с ними с выяснения того, как быть с набором рекрутов, что сделать, чтоб избежать изъянов при освидетельствовании новобранцев.
Дело было в том, что совсем недавно Александр, зайдя в рекрутское депо, обнаружил в партии молодых солдат старого и слабого мужичонку Осипа Смолина, которого прислал из Ямполя майор 32-го егерского полка Рихтер. Государь удивился, что столь непрочный к службе воитель оказался не где-нибудь, а в егерской команде, и велел подвергнуть Рихтера за столь нерадивое отношение к службе штрафу.
Барклай был государем поставлен о том в известность и не ограничился взысканием с Рихтера проторей, а поставил это дело должным образом и представил Государственному совету доклад, после чего последовал царский указ о наказании гражданских, военных и медицинских чиновников штрафом в пятьсот рублей за прием на службу непригодных к строю рекрутов.
Однако же, как оказалось, проявил Михаил Богданович излишнее рвение, потому что чиновники, испугавшись штрафа, стали усердствовать сверх меры, признавая годными лишь каждого второго рекрута.
Тогда пришлось впервые в истории русской армии составить строгий перечень болезней, при обнаружении коих новобранец признавался непригодным. Здесь, правда, господа офицеры из Инспекторского департамента, производившие рекрутские наборы, и из медицинской экспедиции, обследовавшей отбираемых, ударились в другую крайность, снизив требования до предела.
Барклаю показывали предварительные разработки «Положения о назначении нижних воинских чинов в неспособные», и он велел еще над ними поработать, разделив рекрутов на «совершенно неспособных, сиречь негодных ни к какой службе» и на «полунеспособных», то есть пригодных к службе в тыловых гарнизонах, инвалидных ротах, в обозах и лазаретах.
Теперь вот начальник Медицинского департамента, маленький, сухонький генерал Шмидт, молча положил перед министром новый вариант Положения, ожидая вопросов и возражений. Совершенно неспособными признавались рекруты, страдающие одной из сорока четырех болезней — от дряхлости и совершеннейшей глупости, паралича и эпилепсии до совершеннейшего недержания мочи и запущенного сифилиса.
Непригодными считались тяжелые астматики, чахоточные, слепые и горбатые.
А вот полунеспособными, но пригодными к нестроевой службе признавались недужные по списку из сорока болезней. И здесь были и страдающие частными параличами — век, губы, горла; имеющие «невеликий зоб» и «невеликий горб», и обладатели «заячьей губы», и те, у кого не хватало сряду пяти передних зубов на одной челюсти, и хромые, и беспалые — правда, нужно было иметь не менее трех пальцев на руке, и те, кто от природы «совершенно лишен был детородного уда».
И, читая этот длиннейший перечень скорбей и хворей, вспоминал Барклай и лазарет под Очаковом, и госпитали по всем градам и весям, в коих спасались из последних сил от смерти вчерашние чудо-богатыри, превращенные молохом войны в ослепших, оглохших, безногих и безруких калек, ставших в одночасье увечными и убогими, чьим уделом отныне становилась либо богадельня, либо церковная паперть.
Читая с карандашом в руках список недугов, Барклай не всегда понимал, о какой именно болезни вдет речь, и, помечая неясные ему сочетания слов, тут же спрашивал о том начальника медицинской экспедиции. Старичок бойко отвечал на латыни, иногда помогая министру и немецким истолкованием ученых терминов.
Закончив чтение, Михаил Богданович попросил доктора проставить повсюду, где в том выявилась необходимость, латинские аналоги, чтобы у врачей в приемных комиссиях не было неясностей, приводящих к разночтениям и непониманию.
Доктор взял проект готовящегося документа и быстро стал вписывать на полях латинские фразы, а Барклай стал выяснять с другим генералом положение дел по последнему рекрутскому набору.
Генерал — начальник Инспекторского департамента — сразу же сказал, что наибольшие трудности возникают не с рекрутами, а с теми помещиками, кои обязаны рекрутов сдавать. И виною тому многие юридические лазейки, оставленные в одиннадцати предшествующих указах о рекрутских наборах с 1715 по 1799 год.
И хотя последний указ запрещает засчитывать рекрутов, сданных на службу ранее, и обязывает сдавать по три души из каждых пятисот, крючкотворцы находят увертки, чтоб оставить мужиков в своих хозяйствах либо на оброке.
— Да и того, что имеем ныне, Михаил Богданович, крайне мало, хотя и пошли на службу сто пятнадцать тысяч человек. И мнится мне, не избежать нам еще одного, а то и двух наборов в самое ближайшее время.
Затем генерал-инспектор стал докладывать, как создаются новые рекрутские депо — учебные пункты, где новобранцы проводят первые полгода службы, привыкая к новой для них жизни, совсем не похожей на ту, что осталась в деревне. Депо, в которых готовились пехотинцы, было уже более тридцати, да кроме того, в каждом полку один из батальонов состоял из рекрутов. Были депо и для артиллеристов, и для кавалеристов.
— Как думаете, князь, — спросил Барклай генерал-инспектора, — что, если сформируем мы из этих рот, эскадронов и батарей резервные дивизии и бригады?
— Сразу не отвечу, Михаил Богданович, но идея, кажется, неплоха. Позвольте подумать и затем доложить, как будем сие осуществлять и в какие сроки.
К этому времени главный военный доктор кончил писать свою латынь и не без гордости протянул исписанные листы министру. Еще бы! Настрочить десятки латинских фраз, не заглянув в словарь, было немалым искусством!