Верность в Тени

Иден Вероника

– Не мог уснуть?
– Я возобновляю тренировку, поправляя свою форму, чтобы компенсировать кратковременный перерыв. Она остается в дверях.
– Я волновалась.

Из меня вырывается тяжелое дыхание.

– Я же сказал тебе, тебе не причинят вреда. Мы позаботимся о твоей безопасности.

Я буду охранять тебя, остается невысказанным, но это все еще заполняет мою голову. Я ударяю кулаком по сумке, как будто это снимет ненужную ответственность, которую я чувствую за нее.

Тот факт, что она может быть связана с нашими проблемами, также не объясняет,

почему я все еще не могу выбросить свою одержимость ею из головы. Я могу пересчитать по пальцам количество людей, которым я доверяю и которых защищаю — все они сейчас спят в Гнезде. А тут еще она, моя аномалия. Яркий прекрасный маяк, который всегда притягивал меня с того дня, как я увидел ее в том алькове в Академии Торн-Пойнт.

Тогда она не была такой дерзкой. Я видел ее раньше, но что-то в том, что я застал ее плачущей во дворе, когда прогулял урок, пронзило мою грудь, прямо в сердце. Осознание ее никогда не покидало.

Айла не знает, что я видел, как она плакала в нише — я всегда старался, чтобы меня никогда не поймали, — но с тех пор я наблюдал за ней, бесполезно игнорируя то, как учащается мое сердцебиение, когда она рядом, болтает без умолку... больше всего, когда она смеется.

Она выходит из дверного проема, приближаясь к темному миру, от которого ей нужно держаться подальше.

Я все жду, что Айла сломается, но она удивляет меня, показывая разные грани своей силы. Все предположения, которые я вынашивал для нее, переписаны ее отказом съежиться перед лицом опасности.

Как я мог так неправильно оценить ее? Мало того, что мы с моими парнями гордимся тем, что знаем людей вдоль и поперек, я так долго наблюдал за ней, что почему-то никогда не понимал, что за ее склонностью к драматизму скрывается острый ум и замечательная стойкость к любому брошенному ей вызову. Я был слишком ослеплен ее красотой и светом, чтобы увидеть это.

Теперь я, блядь, не могу это игнорировать, как бы сильно ни старался.

– Нет, я не беспокоюсь о том, что нахожусь в опасности. Я знаю, ты защитишь меня.

Ее голос тихий, его трудно расслышать из-за музыки. Я выключаю его, когда она отваживается углубиться в комнату, завернувшись в одну из

моих рубашек. Низ черного Хенли скользит по ее обнаженным бедрам. Автоматически я осматриваю ее ногу в поисках шрама, которого коснулся, борясь с желанием проскользнуть в ночь, чтобы выследить всех, кто когда-либо причинил ей боль.

У меня до сих пор в голове возникают сложные мысли, когда я вижу ее в моей одежде. То самое, о чем я раньше мечтал, стало реальностью, вездесущим очарованием, когда она рыщет в моих вещах.

Ее пристальный взгляд блуждает по моему телу, интрига и голод кружатся вместе в этих гипнотических голубых радужках, как и в прошлый раз, когда я был без рубашки. Я потерял его несколько часов назад, моя кожа блестела от пота. Она рассматривает татуировки, покрывающие мой торс, грудь и руки, задерживаясь на толстой змее, извивающейся от моего плеча, вокруг моего бока и вниз по центру позвоночника. Клянусь, я ловлю, как ее губы произносят слово "вау", когда

она смотрит на мой пресс.

– Я беспокоилась о тебе, - говорит она.
– Ты в порядке?

– Я?
– Вопрос срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его сдержать.

– Да, ты казался расстроенным, когда вошел сюда. Другие сказали оставить тебя в покое, но я не могу лечь спать, не зная, спишь ты или нет.

Черт, ее серьезное, заботливое выражение лица творит со мной такое, что мое сердце пускается в чертов штопор. Я не занимаюсь этим — чувствами. Я отключил их, чтобы оставаться эффективными.

Исла подходит, чтобы встать за сумкой, кладя свои руки поверх моих там, где я поймал ее на замахе.

– Ничего страшного, если это не так.

Резкий вдох, который я делаю, обжигает мои легкие.

– Я в порядке. Просто иди спать.
– Я так не думаю.

Упрямая маленькая девочка. Я качаю головой.

– Ты должна просто...
– Мои слова замолкают, когда она отступает с вызовом, искрящимся в ее поразительных глазах.
– Что ты теперь делаешь?

Вместо ответа она подходит к коврику и поднимает руки.

– Давай, - насмехается она, когда я застываю на месте у боксерской груши.
– Единственный способ, которым тебе удается что-то выговорить, - это пробиться сквозь это с боем. Иди на меня.

Я прикусываю кольцо в губе кончиком языка, игнорируя водоворот желания, который вызывают эти слова.

– Если я буду драться с тобой по-настоящему, ты не сможешь с этим справиться.

– Я могу справиться со всем, что ты в меня бросишь, ворчун. Давай.
– Она наклоняет голову и смотрит на меня сквозь ресницы.
– Если только ты не боишься, что если подойдешь ко мне близко, то споткнешься и твой губы снова поцелуют мои.

С рычанием я двигаюсь, торопя ее, прежде чем она успевает сориентироваться. Я хватаю ее за талию и бросаю на коврик, опускаюсь над ней на колени, держа рукой основание ее горла.

– Видишь? Никакого соревнования. Уголок ее рта приподнимается.

– Опять! Ты жульничал.

– Я, блядь, не жульничал. Ты дала мне пять разных возможностей.
– Я продолжаю сжимать ее шею, запоминая ее нежную кожу. Я ослабляю хватку и сдерживаю проклятие, глядя, как трепещут ее ресницы.
– Если я буду продолжать относиться к тебе мягко, ты никогда не научишься.

Она грациозно вскакивает, когда я даю ей пространство.
– Я уже научусь метать ножи?

Ухмылка вырывается на свободу без моего разрешения. Я вытираю рот рукой, чтобы скрыть это.

– Посмотрим.

Я представляю, как становлюсь на колени у ее ног, перекидываю ее ногу через плечо и пристегиваю к ее ноге набедренную кобуру, пока я ласкаю ее киску. Черт, от этой фантазии у меня голова идет кругом от желания. Она выглядела бы чертовски сексуально, вооруженная ножом на бедре.

– Сколько у тебя ножей?
– Ее вопрос вырывает меня из моих мыслей. – Ты даешь им имена?

Я усмехаюсь.
– Нет.

– Есть ли какое-нибудь правило, запрещающее это? Имена обладают силой.