Вернуть потерянные годы
Шрифт:
Михаил решил посмотреть, что делается в кабинете начальника тюрьмы, поэтому он оставил своё бесчувственное тело и, пройдя сквозь каменные стены и потолок, поднялся этажом выше и оказался в этом кабинете. Там в креслах сидели начальник тюрьмы и его брат, привлекаемый иногда в качестве палача. Они обсуждали неожиданную смерть своего хозяина, а потом заговорили о судьбе узников. Если бы у ментальной сущности было настоящее материальное сердце, то наверняка оно сжалось бы от того, что он услышал. Палач сразу предложил начальнику тюрьмы пустить пулю в лоб и тому изувеченному бойцу, которого пытал уже покойный хозяин, и «русской собаке», а потом спустить их трупы в подземную реку.
Но начальник тюрьмы объяснил своему брату, что это сделать никогда не поздно, лучше подождать решения нового хозяина –
Истерзанный боец был совсем плох, увидев палача и начальника тюрьмы, хриплым голосом сказал, что он устал от нестерпимой боли во всём теле и попросил подарить ему быструю смерть, но они ничего не ответили, дали какие-то указания охраннику и удалились. Потом оба зашли в камеру, в которой Михаил ещё не был. Там содержался какой-то старик, во всяком случае, так выглядел этот несчастный – длинные седые волосы, такая же седая борода, морщинистое лицо. Тем не менее, при появлении надзирателей в камере, старик приподнялся со своего деревянного настила и с улыбкой поприветствовал их. Михаил опять удивился: во-первых, тому, что этот человек улыбался, несмотря на то, что сидит в узилище, и, по всей видимости, находится здесь очень давно, во-вторых, он прекрасно понимал диалог этих людей на незнакомом ему языке, капитан ещё раз убедился – он может читать мысли людей.
А потом он задумался, кого-то ему напомнил этот узник, и если бы у ментальной сущности было сердце, то оно сейчас сжалось бы от ужаса. Аббат Фариа! Тот самый, из романа «Граф Монте-Кристо», кто долгие восемнадцать лет просидел в камере-одиночке в известном замке Иф, описанном в этом романе ещё более известным французским писателем Александром Дюма.
– Не уготована ли и мне судьба Эдмона Дантеса? – с ужасом подумал Михаил.
Начальник тюрьмы назвал этого старика Фарисом. И тут же, ментальная сущность капитана чуть не вздрогнула – и это произошло бы, если бы она имела физическое тело. Фарис и Фариа – очень созвучные имена! Разница лишь в последней букве. Ох, как всё это не нравилось ему! Михаил сразу вспомнил старую цыганку, нагадавшую ему, что он пройдёт через большие испытания в своей жизни, но в итоге обретёт счастье и будет очень богатым. А ещё он вспомнил её слова: «Но ты, сынок, береги себя, будь очень осторожен, постарайся не выбрать самый трудный путь в своей жизни. Впрочем, далеко не всё зависит от нас».
Начальник тюрьмы осмотрел камеру, обратил внимание на целую стопу исписанной бумаги стандартного размера А4, ухмыльнулся и дал распоряжение стражнику, чтобы тот выдал заключённому ещё пачку бумаги и несколько шариковых ручек. Ему нравился этот узник, он никогда не буянил, не жаловался во время редких обходов, лишь иногда просил дать ему бумагу и ручки. Сидит, пишет какие-то каракули, на вопрос, зачем он это делает, ведь всё равно никогда не выйдет на свободу, старик ответил, что любит математику, любит философствовать, вот он и пишет формулы, решает сложные примеры и задачи, а также излагает на бумаге свои мысли. Вдруг когда-то дети начальника тюрьмы захотят почитать его труды!
Главный тюремщик усмехнулся – оба его сына учатся в Европе, и они никогда не будут читать то, что пишет этот странный старик. Впрочем, он сам тоже не читал эти каракули, но почему-то складывал пачки бумаг, исписанные этим философом и математиком, в шкаф в своём кабинете. Начальник тюрьмы и палач покинули камеру этого узника, стражник запер снаружи дверь, а Михаил остался в этом узилище и изучил его более внимательно.
Здесь также, как и в его камере, было два деревянных настила, по всей видимости, и это помещение предназначалось для двух заключённых. А вот стен в камере было не четыре, а пять. Одна стена, та, которая имела дверь, две других стены были перпендикулярны первой и параллельны между собой. Вот в них и были вмонтированы деревянные лежанки. Дерево, как обратил внимание Михаил, было очень прочным. И ещё две стены были построены
А ещё в этой камере было два довольно больших окна. Но, конечно же, каждое из них имело толстые решётки, выломать которые не представлялось возможным. Впрочем, как таковых окон не было – ни стекла или прозрачного пластика, ни оконных рам капитан не обнаружил. В стене были оконные проёмы с вмонтированными в них стальными прутьями. Климат в этой стране тёплый, снега и морозов не бывает, дожди тоже очень редкое явление. Зато в этой камере всегда был небольшой сквозняк, который и приносил в каменное узилище свежий воздух.
Михаил мысленно усмехнулся – почти комфортабельная камера. Наверное, этому бородатому старому узнику здесь неплохо сидится, поскольку в его распоряжении одноместный номер с удобствами. Да ещё имеется возможность заниматься творческой деятельностью – бумагу дают без ограничений и пишущие ручки. И тут же капитан выругался про себя – лучше совсем не иметь никакого жилья и крыши над головой, чем быть заключённым даже в самых комфортабельных апартаментах!
Он опять обратил внимание на старика. Тот аккуратно открыл пачку бумаги, разложил её на десять примерно одинаковых небольших стопок, одну из них положил себе на колени, взял ручку и начал что-то быстро писать мелким убористым почерком. Михаил посмотрел на лист бумаги, но не смог разобрать – узник писал на неизвестном языке. А через мгновение капитан прочитал мысли старика и понял, что тот ведёт дневник, в котором кратко описывает каждый день. Написав три абзаца, Фарис отложил эту стопку бумаг на соседнюю лежанку и взял новую кипу, походил по камере, о чём-то тихо разговаривая сам с собой, потом опять уселся и начал писать какие-то математические формулы.
Ментальная сущность висела над стариком и заворожено наблюдала, как тот пишет одна за другой формулы, и Михаил очнулся от этого завораживающего зрелища лишь тогда, когда весь лист бумаги был заполнен математическими формулами, из которых он ничего не понял, хотя и вспомнил, что вот этот изогнутый крючок называется интегралом. Молодой человек с уважением посмотрел в лицо узника этой камеры и увидел ясный взгляд старика, услышал его чёткие мысли, а также обратил внимание на то, что этот седой человек с морщинистым лицом совсем не замечает того, что он сидит в каменном склепе. Его вполне устраивало то, что он имеет возможность вспоминать, думать, мечтать, излагать свои мысли на бумаге – что ещё нужно разумному существу? Михаил даже был уверен в том, что если бы не было бумаги и ручки, этот старик всё равно не стал бы унывать до тех пор, пока у него на плечах есть голова, а в этой голове, судя по всему, обитал незаурядный ум.
– Мне самому предстоит ещё очень многое осмыслить, – подумал Михаил и вдруг вспомнил, что в другой камере на полу лежит без сознания его родное тело. Он забыл об этом, наблюдая за стариком!
Бестелесный Михаил стремительно пересёк каменные стены и завис над своим телом. Он вовремя успел вернуться – как раз в этот момент охранник открывал дверь, и через несколько секунд в его камеру вошли начальник тюрьмы и палач. Они подошли к лежащему на каменном полу советскому офицеру, палач задал охраннику вопрос на арабском языке, тот отрицательно покачал головой и что-то ответил. Михаил прочитал их мысли и понял, что начальство интересовалось, приходил ли в себя этот заключенный.
Затем палач потрогал ногой тело пленника и что-то сказал начальнику тюрьмы, тот ответил отрицательно. Михаил прочитал их мысли и с облегчением понял, что пока убивать его не собираются, а значит, есть шанс пожить ещё какое-то время. Вот о чём они говорили между собой:
– Я бы скинул эту русскую собаку в подземную реку, пусть плывёт в море, там акулы давно его ждут, – со злобой произнёс палач.
– Не будем спешить, – ответил начальник тюрьмы, – дождёмся нового хозяина. Как тот скажет, так и сделаем.