Вернуть себя
Шрифт:
– Думаю, это будет что-нибудь из тяжелого рока, – игриво заметил Рон.
– Не знаю… – Гарри смутился.
– Серьезно, – подзадоривала Гермиона. – Это будет забавно!
– Хочешь узнать, каков Малфой? – прервал ее Рон, хитро подмигнув.
– И? – спросил Гарри, закусываю губу. Судя по лицу друга, он уже мог предположить, что это было что-то веселое.
– Давай я. Я слышала это только однажды, так что будет немножко сумбурно, – Гермиона усмехнулась, затем запела. Ее голос не был совершенен, но все же это было намного лучше, чем завывания Рона.
«Зимние ветры утихли, исчезли…
Я разделил с небесами тяжесть своих мыслей,
Слезы намочили мою подушку,
Я словно ребенок потерялся в боли
И молюсь о лучших днях.
Унесите меня наверх, подальше от этого места.
Пусть ваша любовь осветит мое лицо».
Гермиона улыбнулась и продолжила:
« Я поднимаюсь…
Я меняюсь на ваших глазах.
Почему существует тьма среди света?
Как изменяется тьма на свету?
Надежда приходит с небес и меняет меня,
И возрождает из пепла.
Поднимает и обновляет,
Позволяет победить себя,
Выводит меня из ада».
Улыбка Гарри растаяла, но он продолжал с восторгом смотреть на подругу. Он чувствовал – происходит что-то важное. Словно она дала ему что-то жизненно необходимое. Нет, не Гермиона. Малфой. Будто Малфой сказал что-то такое, словно он открыл секрет вселенной! И об этом спела Гермиона.
Его глаза расширились, рот приоткрылся – Гермиона пела ему. Слова проникали в разум, в сердце. Рон подпевал вторым голосом, темп внезапно ускорился. Слова падали в его измученную душу, подобно дождю:
«Я поднимаюсь и иду вперед…
Дайте мне силу продолжать.
Я чувствую свет на моем лице…
Я слышу молитву ангела…
Мои сломанные крылья должны были летать!..
Поднимите меня с колен и простите!
Я встаю… Я иду вперед.
Я чувствую, как рушатся стены моей тюрьмы».
– На самом деле, было здорово, – веселился Рон. – Видел бы ты его лицо, когда его песня была спета сладким женским голосом.
– Тебе понравилось? – Гермиона не смотрела ему в лицо.
– Ничего, – Гарри с трудом поднял голову. – У тебя хороший голос.
Гермиона покраснела, и Рон захихикал. Она хлопнула его по руке и переспросила Гарри: – Так что ты думаешь? Хочешь попробовать?
– Не знаю, – Гарри нервно теребил одеяло.
– Давай, Гарри, – попросил Рон. – Хуже, чем у меня, уже не будет!
– Но только, если ты хочешь, – уверила его Гермиона.
– Ладно, – сдался Гарри, когда Рон состряпал заискивающее, как у голодного щенка, выражение.
Гермиона усмехнулась и вытащила палочку: – Musica Anima.
Заклинание достигло Гарри, и их улыбки моментально исчезли. Глаза Гарри закатились, и вокруг него вспыхнул сияющий белый свет, становясь каждую секунду все более сильным и более ярким. Гермиона охнула и поддержала поднявшегося с кровати Гарри. Взрыв света из его груди заполнил комнату, и в то же самое мгновение из него полилась музыка, громкая и мощная. Она проникла сквозь стены, заполнила весь замок, и каждый в Хогвартсе мог слышать её.
Почти тысяча человек замерла – торжественный звук фортепьяно захватил их внимание. Не было другого инструмента, да и не нужно было. Это было медленно, изящно, плавно, сильно, подобно воде, падающей мощным потоком со скал в океан. А потом, словно запел ангел. Это было глубоко и хрипло; то низко, то, взлетая в более высокие диапазоны. Наполняя сердце каждого и тоской, и красотой, и болью, которую чарующий голос доносил до самых глубин.
«Я так долго смотрел в зеркала…
Что поверил в то, что моя душа там, за гранью…
Состоящая из мельчайших осколков…
Слишком остры осколки и их невозможно собрать…
Они слишком малы, чтобы иметь значение,
Но достаточно могущественны, чтобы разрезать меня
На много маленьких кусочков,
Если я попробую к ним притронуться…
И я истекаю кровью…
Истекаю кровью…
И я дышу…
Я дышу…
а потом уже не могу…»
Голос затих, но фортепьяно продолжало играть. Дамблдор оглядел Большой Зал и увидел, что первокурсники плачут друг у друга на плечах, старшие студенты сидят с закрытыми глазами, поскольку песня захватила и их. Он почувствовал пристальный взгляд и, повернувшись, обнаружил уставившегося на него Северуса, прочтя ответ в темных зрачках. О, Мерлин. Друзья Гарри, должно быть, наложили на него заклинание, которое выучили утром…
«Вдохнув, я пытаюсь дотянуться до своей души…
Но вот опять,
Он отказывается дышать, словно упрямый ребенок…
Обманите меня!
Убедите меня в том, что я буду болен вечно…
И все это еще будет иметь смысл, когда я поправлюсь…
Но я ведь знаю разницу между собой настоящим и моим отражением…
Я могу надеяться лишь на чудо…