Вернуться в осень. Дилогия
Шрифт:
– Нам не придется всех возвращать обратно, Листок, – доктор остановился рядом. – Только женщин и детей. И знаешь что… Мне кажется, что ты прекрасно об этом знаешь.
– Продолжай, – кивнул «главный крот». Они давно, очень давно понимали друг друга с полуслова.
– Мне не нравится это, очень не нравится! – в сердцах сказал доктор. – Какой из меня стратег? Я очень не люблю войну и кровь… Но сейчас и дураку все понятно. Кто будет упускать единственный за сотни лет шанс?
– Так, – сказал Листок.
– Надо идти на Домм, – больше огрызнулся, чем сказал,
– А ты чего такой хмурый? – задумчиво посмотрел на друга командир. – Как будто мы проиграли, а не выиграли… Да. Все, наверное, сейчас только и думают об этом. Домм… Но все – не знают, что представляет собой Домм. Его не возьмешь так просто.
– Не знаю, – тихо сказал доктор. – Не знаю… Почему-то, не это меня больше беспокоит. Не неприступность их крепости…
– Это Домм, – повторил Листок. – Люди просто не представляют, что это такое.
– Пока мы подойдем к Домму, людей у нас будет больше, чем травы в поле. Как только разойдется эта весть, – маленький врач повертел головой по сторонам. – Поднимется все побережье! А люди в истории брали самые неприступные крепости. Самые. Меня беспокоит другое…
Листок молчал, вглядываясь в глаза другу.
– …Меня больше беспокоит то, что представляет собой Домм, – так же тихо продолжал доктор. – То, что у него внутри, то что его населяет, и то, с чем он наверняка связан…
– Ты веришь во все это? – задумчиво спросил «главный крот». – Во все, что говорил Геварус, и этот парень из Шеола? Веришь, да?
– Верю, – вздохнул доктор. – Почему-то, верю. Не знаю, как это объяснить, но… Боюсь, Домм нам покажет очень большой сюрприз.
– И ты это так и объяснишь людям? – огрызнулся командир. – Мол, у меня плохое предчувствие, люди, поэтому мы не будем брать Домм, не используем единственный за триста лет шанс?
– Да нет, – сказал маленький врач. – Конечно, нет. Мы пойдем туда. Пойдем. И сделаем то, что должны сделать. Что должны были сделать люди еще триста лет назад… Не бери в голову. Мало ли, что может мерещиться старому дураку!
– Вот, – улыбнулся Листок. – Слышу слова не человека, но мужа! – он набрал в грудь побольше воздуха. – Тогда что, на Домм?
– На Домм! – как эхо, отозвался друг. Грустное, почему-то, эхо…
* * * * * *
– Бог мой, Сережа! Но почему ты об этом раньше не рассказывал? – Эния даже привстала с кресла, огонь в камине недовольно колыхнулся. – Ничего себе, новости!
– А ты бы поверила? – Сергей грустно усмехнулся, глядя в окно. – И не вызвала сразу врача?
– Я бы поверила, пап, – сказала Рада. – Причем, сразу. Не сомневайся.
– Ты бы – да, – улыбнулся Сергей. – Но прости меня, моя девочка… У нас было так мало времени пообщаться. Но наша мама…
– А что ваша мама? – сразу уперла руки в бока принцесса. – Не человек, что ли? Конечно, поверила бы! Ну, может не сразу, чуть погодя…
– Вот-вот, – сказал Сергей. – А ты мне слишком дорога. Что бы ждать это чуть погодя.
– С ума сойти! – она никак не могла успокоиться. – Из другого мира… Совсем другого! В это даже и сейчас не очень-то…
– «…Мир чужой, под Луною иной… – процитировала Рада. – Но зачем удивляют города высотой? Когда грустно воют ветра, над железной землей – над железной травой, и железной душой…» Мам ты забыла? Ведь об этом было сказано еще века назад!
– О чем вы? – оглянулся Сергей. – Что это еще за стихи?
– Да помню я, Радушка, помню, – откликнулась Эния. – Только… Мне кажется, что я всегда подозревала это. Подозревала и боялась.
– О чем это вы? – опять повторил Сергей, подозрительно переводя взгляд с одной на другую.
– Помнишь наш разговор, Сережа, перед самым твоим отъездом? – тихо спросила принцесса. – Я еще тогда поняла, что мне не видеть нормальной человеческой семьи. И не потому что ты этого не хочешь. А потому что ты здесь – совсем не для этого…
– А нормальным языком? Дочка, – он повернулся к Раде. – Давай ты, на маму что-то надежды мало.
– Был такой белый оракул, Дух Таба, многие и многие сотни лет назад, – сразу откликнулась девочка. – Он как-то однажды что-то увидел, – она задумчиво почесала голову. – Что-то такое, над чем многие в свое время ломали головы. Потом взял, сел и написал – очень известную сейчас «летопись будущих времен», свои «песни дорог». В которых предсказывал появление глобального зла и, возможно – только возможно, заметь, – победы над этим злом. Вот там и было про все это: другой мир, и прочее…
– Невероятно интересно, – немного с сарказмом протянул Сергей, и опять отвернулся к окну. – «Песни дорог»… Гм. Поэтично.
– Зря ты так, – принцесса остановилась рядом. – Люди должны верить в хорошее. Особенно в то, что такое как Рох, может когда-нибудь исчезнуть.
– Ты знаешь, в Империи ведь в свое время тоже был предсказатель, – задумчиво протянул Сергей. – Его звали Геварус. Ну… Он тоже кое-что говорил, кстати, довольно верно говорил, как это ни удивительно. Только вот про «белых лебедей» намутил что-то совсем непонятное…
Дверь за окном хлопнула, и на крыльцо выскочила Лара, оглянулась вокруг и начала спускаться по ступенькам. «Лара! – следом выглянула недовольная Лаума. – Ну-ка назад! Это что еще за еда? Не встанешь из-за стола, пока все не опустеет!» «Но…» – только открыла рот опешившая Лара, как Лаума спокойно отрубила: «Назад, говорю. Без возражений. Посмотри на себя – светишься насквозь! Тоже мне, нашлись еще диетики…» «Так ведь…» – опять было открыла рот девушка, но Лауму было трудно ослушаться: «Последний раз говорю – за стол! Возьму хворостину – не посмотрю, что такая большая!» Позади Лаумы высунулась довольная Аваля, и высунула язык – Лара втихаря показала ей кулак, потом вздохнула и деланно понуро двинулась обратно.