Вернуться в осень. Дилогия
Шрифт:
Он ничего не успел понять или о чем-то подумать, просто, завершая разворот, рубанул по тому, что выхватили его глаза. По адамову яблоку, напоминающему выпуклый бочонок… И, окончив верхнюю траекторию ударом о хитиновый наплечник, сорвался вниз, где грубо напоролся на колено выставленной вперед ноги и отлетел к стене.
Чудовищный великан медленно поднял обе руки к голове и замер, удивленно рассматривая черную пузырящуюся жидкость на площадях ладоней… Потом, не издав ни звука, плашмя рухнул вниз, заставив вздрогнуть стены и осыпаться вниз мусору с бочками, камнями, бревнами и телами убитых… В воздух поднялось густое облако пыли.
…Сергей
Он оглянулся, пошарив глазами, потом нагнулся и поднял свой меч. Мрачно посмотрел на поверженного исполина и сделал шаг к черной шеренге неподвижных моргов у ступеней.
— Ну, ироды, давайте… Я готов.
Ветер разносил по сторонам оставшиеся клочья пыли. Морги не шевелились. Второй шаг, третий, четвертый… Туша лежащего гиганта осталась справа. Еще шаг навстречу.
— Я жду…
И тогда произошло невероятное. После очередного шага передняя шеренга нелюдей дрогнула и подалась назад. Сергей непонимающе нахмурился. Еще шаг, и еще движение назад черной массы — некоторые стали бросаться вверх по исковерканным ступеням в темные провалы пещер.
Сергей остановился, его уставшее и отупевшее сознание просто не могло этого вместить. Что еще за новая каверза… Он опять сделал шаг — нелюди уже толпами взбирались по ступеням в темные недра пещер.
«Хватит. Я устал. Боже, как я устал…»
Он медленно опустился на землю — его поникший разум начала затапливать теплая, успокаивающая волна небытия…
Он уже не видел, как через разрушенные ворота крепости врывались люди только что подоспевшего князя Далича, как в воздухе поднялся ветер арбалетных стрел, настигающих еще не успевших покинуть поле боя тварей…
…Разгоряченное сознание Сергея мягко опускалось в волны отдыха и спокойствия, судорога изматывающего боя покидала уставшие мышцы. Крепость, твари были теперь где-то там, далеко, за пределами этого мира и его сознания. В голове воцарялось умиротворение, и ему хотелось, чтобы так было вечно, чтобы не надо было открывать глаза, смотреть по сторонам на то, что видеть и понимать совсем не хочется… Как хорошо. Как хорошо здесь, где он сейчас… Как спокойно. Сюда не долетают бури людских страстей, здесь не дерутся, не лгут, не завидуют и не стараются иметь больше… Где здесь? Не важно. Может, это детство, далекое и замечательное детство, и он тихо спит, и вот-вот скоро проснется, и сейчас мама ласково проведет шершавой ладонью по волосам и скажет: «Сережа, пора…» И так не хочется открывать глаза, так хочется еще полежать под теплым одеялом, и он протянет: «Мам, еще только минуточку…»
Теплая мягкая ладонь ощутимо провела по волосам Сергея, и такой знакомый голос прошептал: «Сережа…» Сергей улыбнулся и медленно открыл глаза — именно этого ему недоставало для полного ощущения счастья, именно этого голоса…
Он лежал на удивительно зеленой траве с удивительными цветами, горячий лоб охлаждал удивительно ароматный ветерок, над головой поднималось удивительное небо. И рядом были удивительно зеленые и, как всегда, немножко виноватые глаза…
«Лена, солнышко ясное… Лена. Как мне недоставало тебя все это время… Только не уходи, ладно?»
«Ты похудел, Сережа. И осунулся… О чем ты все время думаешь?»
«О вас, дорогие мои. О тебе, о детях… Как они?»
«Хорошо, милый, хорошо… У нас вообще все хорошо. Только вот ты, Сереженька, беспокоишь…»
«Гм… Наверное, я понимаю. В последнее время моя жизнь напоминает карусель…»
«Не в этом дело, Сережа. Твое сердце — вот поле брани».
«Мое сердце принадлежит вам, Лена. В нем ваша любовь. И не появится больше ничья…»
«Любовь, Сереженька, дается человеку не для того, чтобы ее использовали как предмет. Ее не вынимают из сердца, и не отдают, и не оставляют в залог. Она — огонек, который согревает тебя и близких… Особенно тех, которые могут оказаться рядом. Она дается не каждому, и этого можно легко лишиться».
«Я буду всегда любить вас».
«Ты люби нас всегда, милый. И мы тебя. Но это не значит, что ты больше не должен видеть счастья. Там — на земле, где твой путь не окончен…»
«Как это, Лена? Мое сердце — с вами…»
«Посмотри на свое сердце, Сережа. Какое оно? Оно полно тоски и одиночества. И что еще хуже, желания смерти. Нельзя поступать так с тем, что дается свыше».
«Я понимаю… Но… Как же иначе? Разве можно это отдавать кому-то еще?»
«Сердце не отдается и не продается. Оно твое, и оно не бывает пустым долго. Но в твоей воле — чем его наполнить. Огонек зажегся в твоем сердце, верно? Хорошо, если тебе дарится любовь…»
«Мне кажется, это напоминает измену…»
«Что ты… Ты просто очень многого не знаешь. Там, где мы, — нет измены. Как и очень многого другого, плохого, ставшего привычным на земле… Твоя любовь к нам всегда будет с нами. И останется с нами… И ты тоже будешь любить нас всегда. Но тебе дается больше. И это — не измена. Это то, что должно быть в душе у каждого человека, и это — нельзя терять. Прощай, Сережа…»
«Постой, Лена, постой… Я ничего не понял. Так быстро… О каком еще огоньке речь? Уж не о принцессе ли… Но ведь там… Ты ведь знаешь, что было там?»
«Вот и разберись с этим, Сережа. Для этого и дается человеку разум, сердце и жизнь…»
«Лена… Подожди, Лена!»
Рядом уже никого не было. И начали исчезать, растворяясь, и мягкая зеленая трава, и удивительные цветы, и прекрасное голубое очень глубокое небо… Сергей вздохнул, но на сердце, как это ни странно, почему-то не было горести. Он оглянулся, бросив прощальный взгляд на быстро темнеющий вокруг Эдем: «Кстати. А ведь я уже это видел…»