Вернувшийся к рассвету
Шрифт:
«Молодец, Юрий Геннадьевич, что инструкции Минздрава нарушаешь и наркоту у себя в кабинете хранишь, а не на посту как положено, это ты молодчага!».
Ключ скрежетнул и провернулся в скважине, допуская меня в тёмное нутро стального хранилища. Кстати, в этой фазе я чуть не потерпел полное фиаско — еле-еле смог провернуть ключ. Но Бог миловал и, пробежав взглядом по полкам сейфа, я, привстав на носки ступней, вытянул из тёмного чрева бронированного хранилища несколько картонных упаковок с ампулами. Синие надписи на латыни, лохматящийся край упаковки, непривычный вид прозрачных стеклянных ампул с ломкими носиками. Чья-то радость, чья-то боль, чья-то смерть. Вытянул
Ну, вспоминай же, вспоминай!
Бетамепродин — опиат, болеутоляющий, аналог петдина. Опиат, пусть и простенький, но сойдёт, да и карфентаил ещё не синтезировали, по-моему. Хм, вспомнил, не подвела память. Где, в каком чулане, я хранил все эти зубодробительные названия лекарственных препаратов уж и не знаю, но вот выскочили, когда стало нужно и попали точно в цель. Пробурчал довольно «бинго!», отодвинул пять упаковок в сторону, сунул руку в сейф, достал ещё две такие же. Доктор слабо шевельнулся. Время. Сдёрнуть с пепельницы куртку, найти газету. Завернуть в бумажный лист с чёрными жуками-буковками упаковки с ампулами. Всё, готово, можно уходить.
Когда я выходил из кабинета Юрий Геннадьевич еле слышно застонал, что-то невнятно произнёс и дёрнул рукой. Поздно, доктор, можете уже не пить «Боржоми». Не поможет. Я уже спускаюсь на первый этаж в туалет, где мною заранее расшевелен шпингалет на уличном окне, а этот звякающий и шуршащий свёрток ждёт укромный тайник возле котельной. Проигравший может начинать плакать.
Потом было всё просто. Когда я вернулся в больницу, то просто позволил схватить себя санитару за ухо и молча, не сопротивляясь, поволокся вслед за ним к доктору в кабинет. Сейф я оставил открытым и поэтому предполагал, что Юрий Геннадьевич сообразит, что орать о пропаже препаратов на всё отделение ему совершенно не выгодно и у нас состоится нужный мне конструктивный диалог. Поэтому я просто переждал изошедший от Юрия Геннадьевича шквал яростных криков, угроз, пару затрещин от санитара, океан разнообразных обещаний вперемешку с увещеваниями и давлением «на совесть», а потом просто предложил ему спокойно поговорить, наедине, о его дальнейшее судьбе и карьере.
Картина наблюдалась комичная — я даже, не сдержавшись, открыто улыбнулся. Во все свои девятнадцать зубов. Санитара в расчёт не берём — туповат оказался разумом и просто не заметил смену ролей, а вот Юрий Геннадьевич, оказался наоборот, вовсе не глуп и пару раз изумлённо открыв и закрыв рот, задавленно хрюкнул и, сломав карандаш, тут же выставил за дверь медбрата. Водрузив на угреватый нос очки, онсложил руки перед собой, весь подобрался и сухо произнёс:
— Слушаю тебя, Дима, внимательно.
Я потёр горевшее ухо и, устроившись на клеёнчатой кушетке поудобней, неторопливо заговорил:
— Суть моего предложения, уважаемый Юрий Геннадьевич, очень проста — вы пишите заключение о моём полном физическом и умственном здоровье, так сказать о чудесном случае ремиссии, затем выдаёте историю болезни мне на руки и навсегда забываете о моём существовании, а я указываю вам место, где спрятаны похищенные препараты. В противном же случае, при очередной проверке у вас обнаруживают серьёзную недостачу наркотических средств, а я жалуюсь на приставание и развратные действия с вашей стороны
— Да кто тебе поверит, щенок! Ты больной! Ненормальный! У тебя, знаешь, какая история болезни? Да это клеймо на всю жизнь!
— Знаю. Но ведь есть очень большой шанс, что ваши враги мне поверят, Юрий Геннадьевич, ваши враги и наша доблестная милиция. Вы готовы рискнуть? Советский врач — растлитель детей и наркоман. Неплохо звучит, а? Вы ведь член коммунистической партии или кандидат в КПСС, я не ошибаюсь? Как думаете, с вашим высокоморальным обликом гражданина СССР и строителя коммунизма будет сочетаться подобное? А может, вы желаете заполучить, как и я, это клеймо на всю жизнь, Юрий Геннадьевич? Чисто из-за тщательно скрываемой вами склонности к мазохизму? Итак?
Я соскользнул с кушетки, бросил снятую куртку на пол и подался к двери, чуть приспустив пояс линялых больничных штанов:
— Мне начинать звать на помощь, Юрий Геннадьевич?
— Нет! Не надо! Я согласен, гадёныш…..
Да, гремучий это коктейль — злость и страх в смеси с бессильной ненавистью. Нервы взболтать и можете перемешивать. Меня, честно признаюсь, даже несколько пробрало от мощного негатива чувств изливаемых взглядом и голосом раздавленного человека, совершенно теперь не напоминающего лощённого и уверенного в себя врача первой категории. Но это не я хотел превратить ребёнка в ещё одну ступеньку карьерной лестницы для себя, любимого, и посему — какой мерой меряете, той и вам намерят!
— До свиданья, Юрий Геннадьевич. И не забудьте завтра сказать моей маме, чтобы она мне кофту или свитер принесла — темно тут….. тьфу, холодно тут у вас, а у меня тёплых вещей нет.
Я вышел из кабинета и, подмигнув грозно смотрящему на меня медбрату, отправился к себе в палату. А ровно через девять дней я стоял на широких ступенях центрального входа в госпиталь, держался за обветренную и шелушащуюся ладошку своей мамы и вдыхал прохладный воздух утра 9 мая 1974 года. Вдалеке дребезжал звонок трамвая, и я дрожал вместе с ним. Было очень страшно и одновременно от восторга захватывало дух — начиналась моя вторая жизнь.
Часть первая
Глава первая
— Червонец, блин, два короля в отбое, два на руках! Забыл, что ли? Зачем до этого с валетов ходил? Ну, сейчас тебе Сова погоны и повесит, придурок! Га-га-га!
— Усохни, Гера.
Рыжий подросток с веером принятых карт в руках раздраженно покосился на лыбящегося комментатора. Ну, ошибся, бывает. Да и не всё ещё потерянно — есть козырь и пиковая дама в наборе и если зайти с девятки, то отбоя не будет и погоны отменяются.
Замусоленная девятка хлёстко бьётся рубашкой о плохо прокрашенную доску столешницы.
— Зашел!
— Принял. Снова ходи. Впрочем, подожди, Сергей.
Противник рыжего, темно-русый мальчик лет девяти с ярко зелёными глазами и необычно правильными чертами лица для столь юного возраста, без уничтожаемой только годами детской припухлости, еле заметно улыбнулся и бросил карты на стол.
— Смотри, Сергей. Сейчас ты идёшь с пиковой дамы. Отбой козырной десяткой. Все в отбое, «подброса» нет. Я иду с тузов, ты берёшь, у тебя один козырь. Затем два короля, один из них козырный — бить их тебе нечем и ты снова берёшь. Ну, а следующими идут шестёрки и одна из них козырная. Отбой, у меня карт нет, ты остался и проиграл. Дальше играть смысл есть? Смысла нет. И, хватит, больше не раздавай, будем разговаривать о желании.