Верный меч
Шрифт:
– Ты поехал с ним, когда он вернулся?
– В Нормандию?
– Спросил Гилфорд, словно мой вопрос был полным абсуродм, и меня поразил его тон.
– Нет, я остался помогать в управлении его имениями на этой стороне моря.
– Значит, узурпатор не конфисковал их?
– Нет, - сказал капеллан.
– Думаю, даже тогда Гарольд надеялся, что они смогут договориться, но для моего господина было слишком поздно. Казалось, в его голосе прозвучало сожаление.
– Дружба была разрушена и не могла быть восстановлена.
Я молчал.
– Он хороший господин, - сказал Гилфорд, оглядываясь на корму, и мне показалось, что он вспоминает Эофервик, оставшийся далеко позади.
С носовой палубы донесся громкий стон; Эдо обхватил голову руками, все остальные смеялись.
Уэйс положил руки на груду камешков, лежавших в центре круга, и потащил их к себе.
– Лучше порадуйся, что мы играем не на серебро, - сказал он, сочувственно похлопав Эдо по плечу.
Женщины на мгновение повернули головы, а затем снова отвернулись к реке. Я немного поговорил с ними днем, заботясь, чтобы у них было достаточно плащей и одеял, чтобы не мерзнуть. Два раза я приносил им еду и вино, хотя они не казались голодными.
Я повернулся к Гилфорду.
– Мятежники не возьмут Эофервик, - сказал я.
Я пытался говорить уверенно, хотя в душе не чувствовал убежденности - не из-за армии под стенами города, а из-за горожан в его пределах. Я не сомневался в способностях Мале, но я не верил, что семисот человек достаточно, чтобы защитить город от внешних и внутренних врагов.
– Мятеж, это только начало, - ответил Гилфорд.
– Даже если их и отгонят, летом к нам явятся датчане, и только Бог ведает, что будет потом.
– Если датчане вообще явятся, - заметил я.
– Они придут, - сказал священник.
Он встретился со мной взглядом, и я увидел, каким постаревшим он выглядит, какие у него усталые глаза. Это не была усталость долгого дня, казалось, она коренится у него глубоко в душе.
– Помолись со мной, Танкред, - сказал он.
Он опустился на колени на доски палубы, сложил ладони вместе и закрыл глаза. Я сделал то же самое, и когда он нараспев произнес первые слова Pater Noster, я присоединился к нему, произнося формулу, за многие годы ставшую частью меня самого: PaterNoster, quiesincaelis, sanctificeturnomentuum...
Пока слова молитвы текли с языка, мой ум блуждал, я начал думать о предстоящей поездке, о благополучной доставке женщин в Лондон и нашей следующей задаче. Что за письмо вез капеллан и почему именно в Уилтун?
– Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen.
– Закончил я и открыл глаза.
Гилфорд вздохнул.
– Извини, - сказал он.
– День у нас был долгий, и я нуждаюсь в отдыхе.
– Конечно, - ответил я.
Время для новых вопросов еще придет. Не было острой необходимости задавать их сейчас, впереди у нас было много дней путешествия.
– Я должен поговорить с леди Элис и Беатрис, прежде, чем спать, - сказал капеллан.
– Я желаю тебе спокойной ночи.
– Спокойной ночи, отец.
Я смотрел, как он идет, не глядя на Уэйса, Эдо и прочих, чтобы присоединиться к женщинам на корме. Им нелегко было оставить мужа и отца на милость неизвестности, но у меня не было никакого желания нарушать их уединение. Мы постарались предоставить им свободное пространство, что на борту корабля, подобного этому, было задачей, почти невыполнимой. Правильнее, если с ними поговорит Гилфорд, он знал их лучше меня.
Некоторое время я сидел молча, глядя по сторонам. По правому борту поднимался из воды островок шагов тридцать или сорок в длину, на его вершине толпилось несколько голых деревьев. Еще один маячил впереди, черный и безликий на фоне лунных вод, но лицо Обера не выражало беспокойства, когда он наклонился к румпелю, обходя оба острова сразу. С тех пор, как мы миновали Драх, река постоянно расширялась, теперь она была шириной в три-четыре сотни шагов, возможно, даже больше. В темноте трудно было сказать, но теперь я не замечал теней в тумане; твердые берега сменились болотами.
Я поднялся с крадратного дубового сундука, на котором сидел, и прошел вдоль судна между двумя рядами гребцов, мимо мачты к носовой площадке, где рыцари все еще бросали кости.
Эдо поднял на меня голову и отодвинулся, чтобы освободить мне место среди игроков.
– Есть новости?
– Если повезет, мы доберемся до Хамбера к рассвету, - ответил я.
Радульф почесал свой большой нос.
– А что насчет Алхбарга? Когда мы будем там?
– Спроси капитана, - сказал я, наливая пиво из бурдюка в пустую кружку.
Второй крепыш - Годфруа, я помнил - дал тычка Радульфу в бок.
– Мы скоро уже сами превратимся в груду костей, пока ты соберешься бросить свои.
– Я их разогреваю, - сказал Радульф, энергично растирая что-то в ладонях.
– Да они уже горят!
Радульф разжал пальцы; маленькие кубики из резного рога покатились по палубе и замерли на пяти и шести. Он наклонился, чтобы собрать их, а затем передал кости Филиппу, который сложил руки и бросил, открыв две двойки.
– Сыграешь с нами?
– Спросил Уэйс.
– Нам нужен человек, который справится с этим везунчиком, - мрачно сказал Эдо, указывая на кучу камешков перед Уэйсом, а затем на два последних перед собой. У Филиппа после его последнего броска осталось всего пять, у его товарищей немногим больше - по восемь.
– Я не начинаю войну, если не уверен в успехе, - сказал я, улыбнувшись.
– Разве что начнем с начала.
Приглушенный крик раздался от смотровой площадки. Матрос указывал на берег за левым бортом. Нахмурившись, я поспешил к нему мимо Гилфорда и обеих леди.