Версия про запас [Дело с двойным дном]
Шрифт:
Другой свидетель, пенсионер с пятого этажа, как раз, возвращаясь домой, вынимал письмо из почтового ящика внизу, когда из лифта вышла женщина. Он заметил оригинальный плащ и взлохмаченные волосы, потому что в молодости был портным и внешний вид женщин ему до сих пор небезразличен. Дама спешила, выбежала на улицу, как будто за ней гнались, каблучками дробь отбивала. Пенсионеру она была незнакома, никогда её раньше не видел, наверняка она здесь не живёт.
Третьим свидетелем была пятнадцатилетняя девочка с забинтованной ногой, вывихнутой в лодыжке. Из-за этой ноги она не пошла в школу и ждала подружку так нетерпеливо, что постоянно прислушивалась к лифту и поглядывала в глазок. Хлопнула дверь лифта, девочка глянула в глазок и увидела даму. Дама огляделась, посмотрела на номера квартир и пошла в сторону, наверное, к той квартире, что направо. Вроде бы дама незнакомая, но девочка вспомнила, где она видела её — по телевизору, и точно помнит, что это писательница Хмелевская или же какая-то женщина, очень на неё похожая…
Поручику Пегже стало не по себе. О какой-нибудь очень похожей женщине не могло быть и речи: Геня узнал плащ и у него не было сомнений в том, кому он принадлежит. Все остальное тоже совпадало, особенно причёска. Эта ужасная женщина была тут именно в то время, когда жертвы испускали последний вздох, пробыла с ними несколько минут и сбежала. Почему сбежала?…
Возможно, не столько плащ, сколько его содержимое несколько лишило поручика спокойствия и заставило впасть в лёгкую задумчивость. Яцек Шидлович пророчествовал дальше, обнюхивая посуду в кухне.
— В кофе была какая-то дрянь, помяните моё слово. Она там и сейчас есть, когда исследуют остатки, сами увидите. Кто пил, а кто — нет, ещё не знаю, но сразу могу вам сказать, что на молотке не только покойник отпечатался, но и дамские пальчики тоже видать…
От других жильцов, а также от найденного сержантом сторожа многого добиться не удалось. Покойная, жуткая баба, фантастическая скупердяйка и неряха, вообще-то жила не одна, но с племянницей. Воспитывала девочку с малых лет, но в последние года два племянницу стали здесь редко видеть. Возможно, она переехала. Покойница жила тихо, никаких праздников, ни скандалов, ни гостей. Навещала её только одна женщина, которую время от времени кто-нибудь встречал в подъезде, а жиличка с шестого этажа как-то ехала с ней в лифте. Выглядела посетительница обычно; крупная женщина, ширококостная, волосы обесцвечены, — одета элегантно, возраст чуть больше среднего — и все. Но что хуже всего, сведений о племяннице тоже было кот наплакал, никто даже не знал её фамилии, и было маловероятно, что она совпадала с тёткиной. Покойница прозывалась Наймовой. Эмилией Наймовой. При необходимости племянницу, не задумываясь, называли «маленькой Наймовой». Подруг и приятельниц у неё никогда не было…
— Больше Гене пока ничего не известно, но ему и этого хватило, — с некоторым раздражением подытожил Януш уже за чаем. — Он позвонил мне, а я знал, что ты собиралась на Вилловую, и помнил адрес. Запираться было бесполезно, плащ твой уж чересчур заметён, да и девчонка, что прилепилась к дверному глазку, тебя узнала. Геня просит, чтобы объявилась, иначе за тобой придут, потому что существует предположение, что ты хапнула золото и сбежала…
— Это Гене пришла в голову такая замечательная идея? — перебила я возмущённо.
— Геня вообще не признался, что знаком с тобой. К тому же следствие ведёт не он, а Тиран. Начальник уже разослал людей на поиски всяких дамочек, в конце концов и до тебя доберутся и ты окажешься в дурацком положении.
— Ерунда, Тиран, насколько мне известно, не идиот, не верю, что он может пришить мне убийство и кражу. А объявиться объявлюсь, возможно прямо завтра, мои квартирные экскурсии закончились.
— Геня хочет навестить нас сегодня.
— Да пожалуйста, пусть приходит.
— Тогда я ему сейчас позвоню…
Я подождала, пока Януш положит трубку, и спросила:
— Ну хорошо, а тот малый, что валялся на куче мусора, он кто?
— Некий Ярослав Райчик. В том доме его никто не знает и никогда не видел. Он пил кофе, принёс коньяк, по крайней мере, так полагает Яцек. Исследованиями это ещё не подтверждено, но допустим, что так оно и было на самом деле. Тогда он приходился Наймовой не чужим человеком, они были знакомы, но, возможно, знакомство своё скрывали…
— А может, он бывал у неё редко и никто его не встретил по чистой случайности. А может, у них были какие-то общие дела. Чем она занималась?
— Ничем она не занималась, стара была для дел, ты ж её сама видела. Но есть другое соображение. Все согласны, что там кто-то что-то искал. Если бы не Яцек, в ход пустили бы несколько разных версий, но Яцеку верят. Точнее говоря, не столько верят, сколько упорно пытаются подловить этого выскочку, доказать ему, что и он может ошибаться, потому что раздражает он их до бешенства. После его выступлений они за стол садятся с лупой и микроскопом. Яцек утверждает, что одна из двух женщин, побывавших там во время совершения преступления, что-то искала, в страшной спешке разбрасывая все вокруг. Это он на глаз определил. Специалисты, которые там были, ничего пока не утверждают, искать она могла и вчера, и позавчера, а мусор не убран, потому что покойная была неряхой. Но если согласиться с мнением Яцека, то и ты могла бы…
— Ничего я там не искала, — обиделась я. — Впрочем, нет, искала телефон, но только глазами, руками не пользовалась.
— Они-то этого не знают. Поиски указывают на то, что человек не знал, где что лежит, значит, был в квартире первый раз. А впервые там была только ты.
Я энергично запротестовала:
— А тот, как его, Ярослав…
— Райчик.
— Ведь этот Райчик тоже был там в первый раз! Его же никогда там раньше не видели!
— Яцек утверждает, что разгром устроила дамская ручка…
— Да провались он, этот Яцек! Райчик тоже что-то искал и, судя по раздолбанной стене, весьма основательно. Кстати, о стене, что там было?
— Яцек говорит…
— Черт бы его побрал! Я начинаю понимать, почему к нему так относятся…
— Ладно, ладно. Яцек говорит, что там ещё до войны был спрятан клад. Кто-то замуровал в стене шкатулку с золотом, а потом, очевидно, умер, поскольку не пришёл за своим добром. Возможно, клад спрятал предок покойного.
— Почему не сам покойный?
— Слишком молод. Когда кончилась война, ему было всего десять лет.
— Клад спрятать могла также покойная Наймова. Может, Райчик уже после войны выполнил для неё эту работу. Он её треснул по голове?
— Неизвестно. Молотком он рушил стену. Но дамская ручка это орудие тоже сжимала.
— Меня тошнит уже от вашей дамской ручки. У меня хватило бы ума убивать их в перчатках…
Приход Гени прервал наш разговор. Геня был страшно смущён, как ни крути, а на меня легло тяжкое подозрение. Сам он относился ко мне почти как к божеству; нет ничего хуже, чем подозревать божество. Кроме того, я была связана с его идолом. С Янушем он познакомился десять лет назад, когда того выгнали с работы за строптивость, и с тех пор испытывал к нему глубочайшее уважение, граничащее с обожанием. Конфликт чувства и долга страшно мучил Геню, а личные склонности и служебные обязательства вели в его душе упорную борьбу.