Вертикальный мир
Шрифт:
— Я играю на космотроне в одной из космических групп. — Кримс пальцами делает жесты, словно касаясь клавиатуры. — Вы, наверное, видели меня. Вы позволите мне позвонить вашей жене?
— Это ваше личное дело, — бормочет Сигмунд, испытывая чувство наступающего раздвоения, отрыва от самого себя.
— Как это?
— Со мной что-то творится. Я ни к чему не отношусь: ни к Шанхаю, ни к Луиссвиллю, ни к Варшаве. Только рой чувств без настоящего «я». А меня нет. Я потерялся. Я потерялся внутри.
— Внутри чего?
— Внутри себя. Внутри здания. Я расползаюсь. Куски меня
Над ним серьезное, встревоженное лицо Диллона. Вокруг красивое жилое помещение. Многозеркалье, психочувствительные гобелены. Такие счастливые люди. Они поглощены своим искусством. Они прекрасно встроены в коммутатор жизни.
— Потерян… — шепчет Сигмунд.
— Переводитесь в Сан-Франциско, — предлагает Диллон, — мы здесь не слишком напрягаемся. У нас можно получить комнату. Может быть, у вас откроется аристическое призвание. Может быть, мы смогли бы писать программы для видеоспектаклей. Или…
Сигмунд хрипло смеется. Горло у него словно набито шерстью.
— Я напишу пьесу об алчущем карьеристе, который добирается почти до самой вершины и вдруг решает, что это ему не нужно. Я… Нет я не напишу. Я не имею в виду ничего такого. Это снадобье говорит моим ртом. Те двое всучили мне омерзитель, вот и все. Лучше вызовите Мэймлон.
Он старается встать на ноги, дрожа всем телом. Ощущение такое, словно ему 90 лет. Ноги подгибаются, и он клонится набок. Кримс и его жена подхватывают его. Щека Сигмунда прижимается к колыхающимся грудям Электры. Он выдавливает из себя улыбку.
— Это снадобье говорит моим ртом, — снова повторяет он. — Эти проклятые наркотики! Эти… проклятые… наркотики…
— Это длинная и скучная история, — рассказывает он Мэймлон. — Я попал в такое место, где я не хотел бы быть, принял капсулу, не зная, что в ней, и после этого все смешалось. Но теперь все в порядке. Все в порядке…
Проболев один день, он возвращается за свой стол в луиссвилльской приемной. Там его ожидает груда писем. Великие люди административного класса испытывают сильную нужду в его услугах. Ниссим Шоук хочет, чтобы он приготовил очередной ответ просителям из Чикаго по тому делу — о разрешении свободы установления пола всякого зачатого плода. Киплинг Фри-хаус требует интуитивной интерпретации некоторых графиков в производственно-балансовых сметах следующего квартала. Монро Стивису для встреч с благословителями и утешителями нужна диаграмма, показывающая посещаемость звуковых центров: психологический профиль населения шести городов. И так далее.
Это обворовывание его мозгов. Как благословенно быть полезным. Как утомительно быть полезным!
Он старается изо всех сил, но его ни на миг не покидает мешающее ему ощущение раздвоенности. Расстройство души.
Полночь. Не спится. Он лежит, ворочаясь, рядом с Мэймлон. Нервы натянуты,
— Не можешь расслабиться? — спрашивает она.
— Нет. Никак…
— Может быть, выпьешь встряхнина? Или даже мыслекраса?
— Нет. Не надо.
— Тогда пойди поблуди, — предлагает она. — Выжги часть этой энергии. Ты же весь напряжен, Сигмунд.
Да, он связан золотой нитью. У него раздвоение.
«Может быть, подняться в Толедо? Найти утешение в объятиях Реи? Она всегда готова помочь. А может, поблудить в Луиссвилле? Связаться с женой Ниссима Шоука — Сциллой? Надерзить? А ведь меня пытались навязать ей на той пирушке, в День осуществления телесных желаний. Посмотреть, имел ли я право на продвижение в Луиссвилль». Сигмунд понимает, что в тот день он не выдержал испытания. А может быть, еще не поздно все исправить. Он пойдет к Сцилле. Даже если там окажется Ниссим. Посмотрим, как я игнорирую любые ограничения. Почему бы женщине Луиссвилля не быть доступной мне? Мы все живем по одному и тому же своду законов, не считаясь с запрещениями, которые в последнее время на нас налагают наши обычаи. Так он скажет, если там окажется Ниссим. И Ниссим зааплодирует его браваде.
— Да, — говорит он Мэймлон, — я, пожалуй, поблужу.
Но он остается в постели. Проходит несколько минут. Порыв прошел. Ему не хочется идти; он притворяется спящим, надеясь, что Мэймлон задремлет. Проходит еще несколько минут. Он осторожно приоткрывает один глаз. Да, она спит. Как она прелестна, как прекрасна она даже во время сна. Великолепное сложение, белая кожа, черные как смоль волосы. Моя Мэймлон. Мое сокровище. В последнее время он не чувствовал желания даже в ней. «Может быть, это скука, порожденная утомлением? Или утомление, порожденное скукой?»
Дверь открывается, и входит Чарльз Мэттерн. Сигмунд наблюдает, как социопрограммист на цыпочках подходит к постели и молча раздевается. Губы Мэттерна плотно сжаты, ноздри трепещут. Признаки желания. Мэттерн жаждет Мэймлон; что-то возникло между ними за прошедшие два месяца, думает Сигмунд. Что-то большее, нежели простое блудство, но Сигмунда это мало интересует. Лишь бы Мэймлон была счастлива. В тишине разносится хриплое дыхание Мэттерна, старающегося тихо разбудить Мэймлон.
— Хэлло, Чарли! — произносит Сигмунд. Захваченный врасплох Мэттерн робеет и нервно смеется:
— Я не хотел тебя разбудить, Сигмунд.
— Я не спал. Наблюдал за тобой.
— Тогда тебе бы следовало что-нибудь сказать. Я не старался сохранять тишину.
— Извини. Этого раньше со мной не случалось.
Теперь проснулась и Мэймлон. Она привстает, обнаженная до талии. Белизна ее кожи освещается слабым мерцанием ночника. Она сдержанно улыбается Мэттерну — покорная жительница гонады, готовая принять своего ночного гостя.
— Пока ты здесь, Чарли, — говорит Сигмунд, — могу тебе сказать, что я получил задание, в котором требуется твое участие. Для Стивиса. Он хочет видеть, где люди тратят больше времени: с благословителями и утешителями или в звуковых центрах. Двойная диаграмма…