Весь Дэн Браун в одном томе
Шрифт:
Лэнгдон кивнул, хотя и не слышал ни слова, так как уже приготовился осматривать следующую нишу. Неожиданно он почувствовал, что кто-то сзади схватил его за руку. Это была Виттория. Задыхаясь от волнения, девушка молча тянула его за рукав. Она обнаружила тело, подумал Лэнгдон, увидев на ее лице выражение ужаса. В этот миг он и сам ощутил страх.
— О, ваша супруга! — воскликнул чичероне, безмерно обрадовавшись появлению еще одного слушателя. Указав на короткие шорты в обтяжку и на альпийские ботинки, он произнес: — Теперь я могу с уверенностью сказать,
— Я итальянка, — бросила Виттория.
— О Боже! — Появившаяся на губах гида улыбка почему-то сразу потухла.
— Роберт, — прошептала девушка, стараясь держаться спиной к экскурсоводу, — где «Диаграмма» Галилея? Я должна ее увидеть.
— О, «Diagramma»! — вступил чичероне, видимо, не желая упускать нить разговора. — Великий Боже! Вы, друзья мои, похоже, блестяще знаете историю. Однако, к сожалению, этот документ для обозрения закрыт. Он хранится в секретном архи…
— Извините, — прервал его Лэнгдон. Паническое состояние Виттории и его выбило из колеи. Ученый отвел девушку чуть в сторону и осторожно вытащил «Диаграмму» из внутреннего кармана пиджака. — В чем дело? — спросил он.
— Когда была напечатана эта работа? — спросила Виттория, пробегая глазами листок.
Гид снова оказался с ними рядом. Он с широко открытым ртом взирал на документ.
— Не может быть… Это же не…
— Репродукция для туристов, — бросил Лэнгдон. — Благодарю вас за интересный рассказ. А теперь мне и моей жене надо несколько минут побыть одним.
Чичероне попятился назад, не сводя глаз с листка.
— Мне нужна дата, — повторила Виттория. — Когда «Диаграмма» увидела свет?
Лэнгдон указал на римские цифры внизу страницы и сказал:
— Это дата публикации. Так в чем все же дело?
— 1639 год, — прошептала Виттория.
— Да. И что же из этого следует? Что здесь не так?
— Мы, Роберт, попали в беду — беду очень серьезную, — сказала девушка, и Лэнгдон увидел в ее глазах настоящую тревогу. — Даты не сходятся.
— Какие даты?
— Даты на гробнице Рафаэля. До 1759 года его прах покоился в другом месте. Прошло более ста лет со времени публикации «Диаграммы»!
Лэнгдон смотрел на нее, пытаясь понять, что она хочет сказать.
— Этого не может быть, — ответил он. — Рафаэль умер в 1520 году, задолго до появления «Диаграммы».
— Да. Но похоронили его здесь значительно позднее.
— Не понимаю, о чем вы, — сказал Лэнгдон. Он никак не мог взять в толк слова девушки.
— Я только что прочитала, что тело Рафаэля как одного из наиболее выдающихся итальянцев было перенесено в Пантеон в 1759 году.
Когда эти слова полностью дошли до сознания Лэнгдона, ему показалось, что из-под его ног неожиданно выдернули ковер.
— В то время, когда были написаны стихи, могила Рафаэля находилась в каком-то ином месте. В то время Пантеон не имел никакого отношения к художнику!
— Но это… означает… — едва сумел выдохнуть Лэнгдон.
— Именно! Это означает, что мы находимся не в том месте!
У
— Невозможно… Я был уверен…
Виттория подбежала к гиду и, схватив его за рукав, подвела к американцу со словами:
— Простите, синьор. Где находилось тело Рафаэля в XVII веке?
— Урб… в Урбино, — заикаясь, выдавил потрясенный чичероне. — На его родине.
— Невозможно! — выругавшись про себя, произнес Лэнгдон. — Алтари науки братства «Иллюминати» находились в Риме! Я в этом уверен!
— «Иллюминати»? — едва слышно выдохнул итальянец, глядя на документ в руках Лэнгдона. — Кто вы такие?
Виттория взяла инициативу в свои руки.
— Мы ищем то, что может называться гробницей Санти. Она должна находиться здесь, в Риме. Вы не знаете, что это может быть?
— В Риме имеется только одна гробница Рафаэля, — растерянно ответил гид.
Лэнгдон попытался привести в порядок свои мысли, но разум отказывался ему повиноваться. Если в 1655 году могилы Рафаэля в Риме не было, то что имел в виду поэт, говоря: «Найди гробницу Санти…»? Что, черт побери, это может быть? Думай! Думай!
— Может быть, существовали и другие художники по фамилии Санти? — спросила Виттория.
— Я, во всяком случае, о таких не слышал, — пожал плечами гид.
— Может быть, были другие известные люди с такой же фамилией?
Итальянец, судя по его виду, был уже готов бежать от них как можно дальше.
— Нет, мадам. Я знаю лишь одного Рафаэля Санти, и он был архитектором.
— Архитектором? — удивилась Виттория. — А я-то думала, что Рафаэль был художником.
— Он был и тем и другим, естественно. Они все были разносторонними людьми. Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэль…
Лэнгдон не знал, что натолкнуло его на эту мысль — слова гида или изысканный вид гробниц у стен. Впрочем, это не важно. Главное, что он понял. Санти был архитектором. Эти слова, видимо, послужили катализатором, и мысли посыпались одна за другой, как падающие кости домино. Архитекторы Ренессанса либо творили для больших храмов, славя Бога, либо увековечивали выдающихся людей, ваяя для них роскошные гробницы. Гробница Санти? Неужели правда? Перед его мысленным взором быстро, как в калейдоскопе, сменяя друг друга, возникали различные образы…
«Мона Лиза» да Винчи.
«Кувшинки» Моне.
«Давид» Микеланджело.
Гробница Санти…
— Санти построил гробницу, — произнес он.
— Что? — обернулась к нему Виттория.
— В четверостишии говорится не о том месте, где похоронен Рафаэль, а о гробнице, которую он построил.
— Не понимаю, о чем вы…
— Я неправильно интерпретировал ключ. Мы должны искать не могилу Рафаэля, а гробницу, которую он соорудил для другого человека. Не понимаю, как я об этом не подумал. Ведь добрая половина скульптур Ренессанса и барокко была изваяна для надгробий. Рафаэль наверняка спроектировал и соорудил сотни гробниц, — закончил ученый с печальной улыбкой.