Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Обвинение должно быть сформулировано четко, — сказала она. — Чтобы никаких сомнений, никаких вопросов…
— Вопросов о том, не островитяне ли это сделали, — подхватил он.
— Не играй со мной в такие игры, Тень. Мы оба знаем, что полным-полно морян восприняли бы уничтожение Гуэмеса как благо для всей Пандоры.
Паниль оглядел помещение ТК, пристально всматриваясь в своих людей, в то, как они сосредотачиваются на работе, делая вид, что не прислушиваются к разговору. Но они все равно слышали. К его разочарованию, даже здесь могли найтись те, кто разделял только что высказанное Алэ чувство. Но то, что до сих пор было вечерней болтовней, сплетнями и безответственными толками, приобрело новое измерение. Это осуществление было подобно нежеланной зрелости, словно в случае смерти родителей. Жестокую действительность нельзя было игнорировать. Он с испугом понял, что и ему случалось размечтаться о доброй воле, лежащей в основе человеческих взаимоотношений… до самого недавнего времени. Пробуждение рассердило его.
— Я собираюсь лично узнать, кто это сделал, — сказал он.
— Будем молиться, чтобы это оказалось несчастным случаем, — возразила Алэ.
— Ты в это не веришь, и я тоже, — он отвел взгляд от жутких свидетельств на мерцающих экранах. — Это была большая субмарина — одна из наших S-20 или еще больше. Она подплыла снизу, скрываясь под самим островом?
— В данных зонда нет ничего определенного.
— Значит, так они и сделали.
— Тень, не напрашивайся на неприятности, — предостерегла Алэ. — Я ведь как друг советую. Придержи свои подозрения при себе… и никаких сплетен за пределами этой комнаты.
— Это очень плохо для бизнеса, — заметил он. — Я понимаю твою озабоченность.
Она застыла, и ее голос холодно зазвенел.
— Я должна идти приготовить все к приему пострадавших. Мы обсудим это позже. — Она развернулась на каблуке и вышла.
«Конечно, она должна идти», подумал Паниль. Она же медик, а по такому случаю каждый медик на счету. Но она ведь не только медик. «Политика! И почему это от каждого политического кризиса так и воняет набежавшими торгашами?»
Глава 11
Сознание — дар Бога Вида индивидууму. Совесть — это дар Бога Личности всему виду. В совести ты найдешь форму, придаваемую сознанию, и красоту.
— Она сновидит меня, — сказал Дьюк. Его голос звучно отдавался посреди теней в углу органического бассейна, который он делил с Вьятой.
Наблюдатель побежал за КП.
И вправду, Ваата увидела сны. Странные то были сны, частично исходящие из ее собственной памяти, частично из той, что она унаследовала от келпа. Память Авааты. Эта последняя включала и человеческие воспоминания, подсмотренные келпом через дирижаблики, и другие человеческие воспоминания, взявшиеся неведомо для него откуда… но содержащие смерть и боль. Были там даже воспоминания Корабля — самые странные из всех. Ничто подобное не входило в человеческий разум таким путем на протяжении поколений.
«Корабль!» подумал Дьюк.
Корабль пронзал бездну, словно игла — сложенную ткань: в одну складку вошел, в другую, дальнюю, вышел, и все это — в мгновение ока. Корабль создал однажды райскую планету и расселил на ее поверхности людей, воззвав:
— Вы должны решить, как вы будете богоТворить меня!
Корабль принес людей на Пандору, которая оказалась отнюдь не раем, а планетой, почти полностью залитой морями, чьи воды покорялись нерегулярным циклам двух солнц. Физически невозможно — когда бы Корабль этого не сотворил. И все это Дьюк видел в дрожащих вспышках снов Вьяты.
— Почему Корабль принес ко мне своих людей? — таков был вопрос Авьяты.
Ни люди, ни Корабль не отвечали. А теперь Корабль ушел, а люди остались. И новый келп, бывший прежде Аваатой, стал порослью в океане, и его сны наполняли бодрствование Дьюка.
Ваата видела нескончаемые сны.
Дьюк воспринимал ее сны, как видеопьесы, разыгранные посредством его собственных органов чувств. Он знал их источник. То, что исходило от Вьяты, имело своеобычный привкус, всегда безошибочно узнаваемый.
Она видела сны о женщине по имени Ваэла и о другой, которую звали Хали Экель. Сон о Хали тревожил Дьюка. Он чувствовал реальность его так, словно собственная плоть Дьюка шла этими путями и терзалась этими страданиями. Это Корабль тащил его сквозь время и другие измерения, чтобы он увидел нагого человека, прибитого к кресту. Дьюк знал, что это видела Хали Экель, но не мог отделить себя от ее переживаний. Почему одни зрители плюют на этого человека, а другие плачут?
Нагой человек поднял голову и воззвал: «Отче, прости их!»
Дьюк ощутил это как проклятие. Простить подобное хуже, чем требовать отмщения. Быть прощенным за такое — да это хуже любого проклятия.
КП прибыла в комнату Вааты. Даже длинные складки ее мешковатых одежд не могли скрыть красивых изгибов ее стройных бедер и полных грудей. Ее тело не соответствовало ей вдвойне — поскольку она была КП, и поскольку дух ее был заперт в тюрьме ее лица — лица уроженки Гуэмеса. Она склонилась над Дьюком, и в помещении все мгновенно затихло, кроме побулькивания систем жизнеобеспечения.
— Дьюк, — сказала КП, — что случилось?
— Это на самом деле, — произнес Дьюк голосом тревожным и напряженным. — Это было.
— Что было, Дьюк? — спросила она.
Для Дьюка голос ее звучал из дали гораздо более дальней, чем сон о Хали Экель. Он чувствовал печаль Хали, чувствовал ее плоть, в которой она волей Корабля восходила на гору жутких крестов, он чувствовал растерянность Хали.
«Почему они это сделали? Почему Корабль дозволил мне это увидеть?»
Дьюк воспринимал оба вопроса как свои собственные. Ответов у него не было.
— Что случилось, Дьюк? — снова спросила КП.
Дальний голос зудел в ушах, словно докучное насекомое. Дьюку хотелось его прихлопнуть.
— Корабль, — сказал он.
Наблюдатели так и ахнули, но КП не шелохнулась.
— Корабль возвращается? — спросила КП.
Вопрос привел Дьюка в ярость. Он хотел сосредоточиться на сне о Хали Экель. Он чувствовал, что если бы только его оставили одного, он мог бы найти ответы на свои вопросы.
— Корабль возвращается, Дьюк? — КП возвысила голос. — Ты должен ответить!