Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Прошу простить, сир, — проговорил помощник. — Это договор с Симбуле… необходима ваша подпись!
— Я и сам могу прочесть! — отрезал Пауль и черкнул в нужном месте — «Атрейдес, Импер». Потом вложил планшетку прямо в протянутую руку помощника, чем еще более усугубил состояние благоговейного трепета, в котором тот находился.
Помощник буквально бежал.
Пауль отвернулся. Уродливая Пустыня! Он представил себе эту землю утопающей в лучах жаркого солнца, раскаленной, покрытой песчаными осыпями, темными пыльными провалами. И смерчики гонят по камням крохотные охристые дюны. Но и богата была эта земля, вытекавшая из узких щелей на необъятные просторы, выметенные бурями, раскинувшиеся между зализанными ветрами утесами, опрокинутыми хребтами.
И земля эта жаждала воды… и любви.
Жизнь когда-нибудь придаст этим недобрым просторам красоту, наполнит движением. Так говорила сама Пустыня. Контраст между тем, что есть, и тем, что будет, леденил его. Ему хотелось повернуться к помощникам. Крикнуть им — если вам так необходимо чему-то молиться, поклоняйтесь жизни — всей, целиком… до последней мельчайшей твари. Все мы связаны воедино этой красою!
Они не поймут. Здесь, в Пустыне, им было не по себе. Тут взгляд их не могла порадовать пляска зеленых ветвей.
Сжав кулаки, он прижимал руки к бокам, пытаясь вырваться из видения. Бежать, бежать бы от собственных дум. Собственный разум, подобно зверю, пришел, чтобы пожрать его. Тяжесть слишком многого знания давила на него…
В отчаянии Пауль обратил свои мысли ввысь.
Звезды!
Воодушевление мгновенно рассеялось, едва он представил себе пространство… безграничный простор над его головой, исполненный звезд. Только безумец способен предположить, что может править хотя бы малой каплей необъятного космоса. Вот и он сам даже не начал еще осознавать количество подданных в его собственной империи.
Подданных? — врагов и почитателей. Кому из них интересно то, что выходит за пределы узких рамок привычных верований? Разве хоть один человек способен вырваться из тисков собственных предрассудков? Даже он, Император, не справился с этим. Он жил и старался прибрать все к собственным рукам, созидал свою маленькую Вселенную по собственному подобию. Но возмутившийся космос наконец одолел, и Пауль понимал, что гибнет под натиском безмолвных валов.
А плевать мне теперь на Дюну! — думал он. — Вот тебе моя влага!
Вот и его миф, искусно сотканный им из воображения, лунного света, любви… из молитв, что старше Адама… из серых утесов и пурпурных теней, из стенаний целого моря мучеников… и его миф пришел к своему концу. Когда волны отхлынут, берега Времени останутся пустыми и чистыми, и лишь песчинки воспоминаний будут кое-где поблескивать на них. Неужели вот эта пыль и была золотым творением человечества?
Шорох песка по скале известил его о том, что гхола присоединился к нему.
— Ты сегодня избегаешь меня, Дункан, — заметил Пауль.
— Вам не следует звать меня так, это опасно, — остерег его гхола.
— Я знаю.
— Я… пришел предупредить вас, милорд.
— Я знаю.
И рассказ о заклятии, которое наложил на него Биджас, сам собой вырвался у гхолы.
— А знаешь ли ты природу заклятия? — спросил Пауль.
— Насилие.
Тогда-то Пауль наконец ощутил, что оказался именно там, куда вел его путь с самого начала. И замер, оцепенев. Некогда Джихад охватил его и направил по своему пути, с тех пор ужасная тяжесть грядущего так и не выпустила его.
— Дункан не нападет на меня, — прошептал Пауль.
— Но, сир…
— Скажи, что ты видишь сейчас вокруг нас? — попросил Пауль.
— Мой господин?..
— Пустыня… какая она сегодня?
— Но разве вы не видите ее?
— У меня ведь нет глаз, Дункан.
— Но…
— У меня есть только пророческое зрение, — отвечал Пауль, — я отдал бы что угодно, чтобы не иметь его. Я ведь умираю, Дункан; умираю от знания будущего, или ты не понял этого?
— Быть может… страшное не случится, — проговорил гхола.
— Что? Разве я могу усомниться в собственном предсказании? Тысячу раз я видел, как они воплощаются в жизнь. Люди называют дар — моей силой! Кара это! Из-за этого дара я даже не могу уйти из жизни там, где обрел ее!
— Мой господин, — пробормотал гхола. — Я… Это не… молодой хозяин, вы не… я… — он умолк.
Ощущая смятение собеседника, Пауль спросил:
— Как ты назвал меня, Дункан?
— Что? Что? Я… на миг, я…
— Ты назвал меня «молодым хозяином».
— Я… да.
— Так всегда звал меня Дункан. — Пауль протянул руку, прикоснулся к лицу гхолы. — Или и этому тебя научили тлейлаксу?
— Нет.
Пауль опустил руку.
— И что же?
— Это сделал… я сам.
— Ты служишь двоим хозяевам?
— Быть может.
— Освобождайся от гхолы, Дункан.
— Как?
— Ты — человек, так и будь человеком.
— Я гхола.
— Но плоть твоя — человеческая. И Дункан таится в ней.
— Да, в ней кроется нечто.
— Я не знаю, как ты сделаешь это, — проговорил Пауль. — Но ты сумеешь.
— Вы предсказываете?..
— К шайтану предсказания!
Пауль отвернулся. Видение неслось вперед, оно уже расползалось дырами, но его нельзя было остановить.
— Мой господин, если вы…
— Тихо! — Пауль поднял руку. — Слышишь?
— Что, милорд?
Пауль покачал головой. Дункан не слыхал. Или ему пригрезился этот звук? Его племенное имя доносилось из Пустыни, откуда-то… издалека:
— Усул!.. Ууусуу-ууул!..
— Что это, милорд?
Пауль покачал головой. Он чувствовал обращенные к нему глаза. Там, в ночных тенях знали, что он здесь. Что-то? Нет, кто-то.