Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Что это за отверстия в нем? — спросила Сиона.
— Думаю, что там были песчаные форели. Посмотри на форму.
— Я здесь для того, чтобы показать, что один из моих предков заблуждался, — сказал Лето (или думал, что сказал, что, впрочем, одно и то же, поскольку его мысли записывались). — Я родился человеком, но умираю не человеком.
— Я не могу на это смотреть! — крикнула Сиона. Лето услышал, как она бросилась вон из пещеры, под ее ногами громко застучали камни.
— Ты еще здесь, Дункан?
— Да.
Значит, у меня еще есть голос.
— Смотри на меня, — продолжал Лето. — В материнской утробе я был маленьким кровавым кусочком плоти размером не больше вишни. Смотри на меня, я сказал!
— Я смотрю, — слабым голосом ответил Айдахо.
— Надеешься увидеть гиганта, а видишь гнома, — проговорил Лето. — После этого начинаешь понимать ответственность, которую несешь за свои действия. Что ты будешь делать со своей новой властью, Дункан?
Воцарилось молчание, потом раздался голос Сионы:
— Не слушай его, он сошел с ума!
— Конечно, — миролюбиво согласился Лето. — Сумасшествие — это тоже метод. Оно сродни гениальности.
— Сиона, ты понимаешь, что он говорит? — голос жалобный, настоящий голос гхолы.
— Она понимает, — ответил за Сиону Лето. — Это по-человечески: испытать потрясение, которого ты не ожидал и не предвидел. С людьми всегда так. Монео понял это в конце жизни.
— Мне бы хотелось, чтобы он поспешил со своей смертью, — сказала Сиона.
— Я был разделенным Богом, но вы собрали меня воедино, — сказал Лето. — Дункан! Когда я думаю обо всех моих Дунканах, то ты нравишься мне больше других.
— Нравлюсь? — в голосе Айдахо вновь зазвучала ярость.
— В моей симпатии есть нечто магическое, — сказал Лето. — В магической вселенной возможно все. В твоей жизни господствовала фатальность оракула, а не моя. Теперь ты видишь этот мистический каприз и хочешь, чтобы я его рассеял? Я хочу только усилить его.
Другие внутри Лето начали самоутверждаться. Не в силах сопротивляться и наводить порядок, он перестал справляться с этим хаосом. Они начали говорить языком постоянных «если». «Если бы ты только…» «Если бы мы не…» Как хотелось ему заткнуть им глотки!
— Только глупцы живут своим прошлым!
Лето так и не понял, крикнул он эту фразу или только подумал. Ответом была полная тишина — внутренняя и внешняя, но некоторые нити, связывавшие воедино его старую сущность, еще сохранились. Он попытался заговорить и, видимо, его услышали, потому что Айдахо проговорил:
Послушай, он пытается что-то сказать.
— Не бойтесь иксианцев, — голос Лето превратился в едва слышный шепот. — Они могут делать машины, но не могут больше делать арафель. Я знаю, я был там.
Он замолк, собирая силы, которые утекали, несмотря на то, что он старался удержать их. Им снова овладело какое-то возбуждение — голоса начали что-то кричать, перебивая друг друга.
— Прекратите эту глупость! — крикнул он или подумал, что крикнул.
Айдахо и Сиона услышали только шипение.
Помолчав, Сиона сказала:
— Мне кажется, что он мертв.
— А говорили, что он бессмертен, — сказал Айдахо.
— Ты знаешь, что говорит по этому поводу Устное Предание? — спросила Сиона. — Если ты жаждешь бессмертия, то должен отринуть форму. Все, что имеет форму, смертно. За пределами формы царствует бесформенное, то есть бессмертное.
— Ты говоришь, как он, — обвиняющим тоном произнес Айдахо.
— Думаю, что в этом он был прав, — ответила она.
— Что он говорил о твоих потомках… они прячутся… их нельзя найти… что это?
— Он создал новую форму мимикрии, — ответила Сиона, — новую форму инициации. Он знал, что добился успеха, потому что не смог разглядеть моего будущего.
— Кто ты? — спросил Айдахо.
— Я — новый Атрейдес.
— Атрейдес! — в устах Айдахо это прозвучало как проклятие.
Сиона посмотрела на жалкие останки того, кто некогда был Лето Атрейдесом Вторым… и кем-то еще. Этот кто-то медленно уходил вместе со струйками синеватого дыма, отдающего запахом меланжи. Под тающим телом растекалась синяя лужа Пряности. Остались еще остатки чего-то вполне человеческого — кости с красными прожилками и розовая кожа, которые когда-то были частью вечно детского лица Великого Бога-Императора.
— Я не похожа на него, — сказала Сиона, — но у нас с ним одна суть. Я — то же, что и он.
Айдахо непроизвольно перешел на благоговейный шепот:
— Предки и все это…
— Их множество здесь со мной, но я могу незаметно пройти мимо них, потому что они не видят меня. Старые образы исчезли, осталась только суть, чтобы осветить Золотой Путь.
Она повернулась к нему и взяла его за руку. Рука Дункана была холодна, как лед. Она осторожно вывела его из пещеры на свет и подвела к веревке, которая звала назад, в мир людей. Там, наверху, ждали их испуганные музейные фримены.
Жалкий материал, из которого придется кроить новую вселенную, подумала Сиона, но им придется служить. Айдахо надо будет нежно соблазнить, а потом появится и любовь.
Когда она оглянулась на реку, то увидела, как узкое искусственное русло расширяется в пойму, раскинувшуюся среди зелени. На горизонте появилась стремительно надвигавшаяся туча.
Айдахо высвободил руку, но был при этом спокоен.
— Управление погодой становится все хуже и хуже, — сказал он. — Монео думал, что это происки Гильдии.
— Отец редко ошибался в таких вещах, — сказала она. — Тебе придется с этим разобраться.
Айдахо вдруг вспомнил, как с тела Лето разбегались в воду песчаные форели — личинки нового червя.
— Я слышала, что сказал Червь, — проговорила Сиона. — Говорящие Рыбы выберут тебя, а не меня.
Айдахо вновь испытал искушение Сиайнока.
— Посмотрим, — он повернулся и взглянул на Сиону. — Что он имел в виду, когда сказал, что иксианцы не смогут создать арафель.
— Ты просто не читал всех его записок, — ответила она. — Я все тебе покажу, когда мы вернемся в Туоно.