Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Софья Петровна недоверчиво покачала головой. Она была убеждена, что космонавты не пьют пива. И была права.
Она отвернулась от Павлыша и смотрела на бесконечное поле, на причудливые на фоне оранжевого заката силуэты планетарных машин.
— Долго что-то, — сказала она.
Софья Петровна казалась Павлышу скучным и правильным человеком. Она, наверно, отлично знает свое дело, учит детей русскому языку, но вряд ли дети ее любят, думал Павлыш, разглядывая ее острый, завершенный профиль, гладко причесанные и собранные сзади седые волосы.
— Почему вы меня разглядываете? — спросила Софья Петровна, не оборачиваясь.
—
Профессиональная привычка? — ответил вопросом Павлыш.— Не поняла вас.
— Учитель должен видеть все, что происходит в классе, даже если это происходит у него за спиной.
Софья Петровна улыбнулась одними губами.
— А я решила, что вы ищете сходство.
Павлыш не ответил. Он искал сходство, но не хотел в этом признаваться. Шумная компания курсантов в синих комбинезонах заняла соседний стол. Комбинезоны можно было снять еще в ангаре, но курсантам нравилось в них ходить. Они еще не успели привыкнуть ни к комбинезонам, ни к пилоткам с золотым гербом планетарной службы.
— Что-то они запаздывают, — повторила Софья Петровна.
— Нет, — Павлыш взглянул на часы. — Я же советовал вам подождать дома.
— Дома было не по себе. Создавалось впечатление, что кто-то сейчас войдет и спросит: «А почему вы не едете?»
Софья Петровна говорила правильно и чуть книжно, словно все время мысленно писала фразы и проверяла их с красным карандашом.
— Все эти годы, — продолжала она, приподняв бокал с лимонадом и разглядывая пузырьки на его стеклах, — я жила ожиданием этого дня. Это может показаться странным, так как внешне я старалась ничем не проявлять постоянного нетерпения, владевшего мною. Я ждала, пока расшифруют содержание блоков памяти того корабля. Я ожидала того дня, когда будет отправлена экспедиция к планете существ, которых моя бабушка называла трепангами. Я ждала ее возвращения. И вот дождалась.
— Странно, — сказал Павлыш.
— Я знаю, насколько вы были разочарованы при нашей первой встрече, когда я не проявила ожидавшихся от меня эмоций. Но что я должна была делать? Я же представляла себе бабушку лишь по нескольким любительским фотографиям, по рассказам мамы и по четырем медалям, принадлежавшим бабушке с тех лет, когда она была медицинской сестрой на фронте. Бабушка была для меня абстракцией. Моя мать уже умерла. А ведь она была последним человеком, для которого сочетание слов «Надежда Сидорова» означало не только любительскую фотографию, но и воспоминание о руках, глазах, словах бабушки. Со дня исчезновения бабушки уже прошло почти сто лет… Я ощутила связь с ней лишь потом, когда вы уехали. Нет, виноваты в том не газеты и журналы со статьями о первом человеке, встретившем космос. Причина в дневнике бабушки. Я стала мерить собственные поступки ее терпением, ее одиночеством.
Павлыш наклонил голову, соглашаясь.
— И я не такой сухарь, как вы полагаете, молодой человек, — сказала вдруг Софья Петровна совсем другим голосом. — Я основная исполнительница ролей злых старух в нашем театре. И меня любят ученики.
— Я и не думал иначе, — соврал Павлыш.
И, подняв глаза, встретился с улыбкой Софьи Петровны.
Ее втянутые щеки порозовели. Она сказала, поднимая бокал с лимонадом:
— Выпьем за хорошие вести.
Даг быстро шел между столиков, издали заметив Павлыша и Софью Петровну.
— Летят, — сказал он. — Диспетчерская получила подтверждение.
Они стояли у окна и смотрели, как на горизонте опустился планетарный катер, как к нему понеслись разноцветные под закатом капли флаеров. Они спустились вниз, потому что Даг отлично знаком с начальником экспедиции Клапачом и надеялся, что сможет поговорить с ним раньше журналистов.
Клапач вылез из флаера первым. Остановился, оглядывая встречающих. Курносая девочка с очень белыми, как у Клапача, волосами подбежала к нему, и он поднял ее на руки. Но глаза его не переставали искать кого-то в толпе. И когда он подходил к двери, то увидел Дага, Павлыша и Софью Петровну. Он опустил дочку на землю.
— Здравствуйте, — сказал он Софье Петровне. — Я уж боялся, что вы не придете.
Софья Петровна нахмурилась. Ей было не по себе от ощущения, что на нее смотрят телевизионные камеры и фотоаппараты.
Перед лицом Клапача покачивался похожий на шмеля микрофон, и Клапач отмахнулся от него.
— Она долетела? — спросила Софья Петровна.
— Нет, — сказал Клапач. — Она погибла, Павлыш был прав.
— И ничего?..
— Нам не пришлось долго расспрашивать о ней. Посмотрите.
Клапач расстегнул карман парадного мундира. Летный состав всегда переодевается в парадные мундиры на внешних базах. Остальные члены экипажа стояли за спиной Клапача. На площадке перед космопортом было тихо.
Клапач достал фотографию. Объектив телекамеры спустился к его рукам, и фотография заняла экраны телевизоров.
На фотографии был город. Приземистые купола и длинные строения, схожие с валиками и цепочками шаров.
На переднем плане статуя на невысоком круглом постаменте. Худая, гладко причесанная женщина в мешковатой одежде, очень похожая на Софью Петровну, сидит, держа на коленях странное существо, похожее на большого трепанга.
— Пап, — сказала курносая девочка, которой надоело ждать. — Покажи мне картину.
— Возьми, — Клапач отдал ей фотографию.
— Червяк, — сказала девочка разочарованно.
Софья Петровна опустила голову и короткими, четкими шагами пошла к зданию космопорта. Ее никто не останавливал, не окликал. Лишь один из журналистов хотел было кинуться вслед, но Павлыш поймал его за рукав.
Фотографию у девочки взял Даг.
Он смотрел на нее и видел мертвый корабль, проваливающийся в бесконечность космоса.
Через минуту площадь перед космопортом уже гудела от голосов, смеха и той обычной радостной суматохи, которая сопровождает приход в порт корабля или возвращение на Землю космонавтов.
Книга VII. Поселок
Часть I
Перевал
Глава 1
В доме было сыро, мошка толклась у светильника, давно надо бы его погасить, мать, конечно, забыла, но на улице дождь, полутьма. Олег валялся на койке — недавно проснулся. Ночью он сторожил поселок: гонял шакалов, они целой стаей лезли к сараю, чуть самого не задрали. В теле были пустота и обыкновенность, хотя сам от себя он ждал волнения, может, страха. Ведь пятьдесят на пятьдесят — вернешься или не вернешься. А если пятьдесят в квадрате? Должна быть закономерность, должны быть таблицы, а то вечно изобретаешь велосипед. Кстати, все собирался спросить старого, что такое велосипед. Парадокс. Велосипеда нет, а Старый укоряет им, не задумываясь о смысле фразы.