Весь невидимый нам свет
Шрифт:
Пол шатается. Этьен в паутине, она опутывает руки и ноги, трещит при каждом движении, как горящая бумага. С каждой секундой кокон все туже. Звенит колокольчик на двери, кто-то входит. Мадам Рюэль, словно рыцарское забрало, опускает на лицо маску равнодушия.
Он кивает.
— Хорошо, — говорит она и сует батон ему под мышку.
Море огня
У него сотни граней. Мари-Лора то и дело берет его и тут же кладет обратно, словно он жжет пальцы. Арест папы,
Ей слышится скрипучий, пахнущий вином голос старого доктора Жеффара: «Быть может, царицы плясали ночи напролет, украсив им прическу. Быть может, из-за него начинались войны.
Владелец камня будет жить вечно, но, покуда алмаз у него, на всех, кого он любит, будут сыпаться несчастья».
Вещи — просто вещи. Сказки — просто сказки.
Очевидно, именно этот камешек нужен немцу. Надо открыть ставни и выбросить его в окошко. Отдать кому-нибудь, кому угодно. Зашвырнуть в море.
Этьен поднимается на чердак. Слышно, как скрипят над головой половицы, как включается передатчик. Мари-Лора кладет камень в карман, берет макет дома и уже подходит к платяному шкафу, когда ее останавливает одна мысль. Папа считал алмаз настоящим. Иначе зачем бы он соорудил коробочку-головоломку? Зачем оставил камень в Сен-Мало, если не из страха, что его конфискуют по дороге? И значит, именно поэтому не взял Мари-Лору с собой. Получается, что камень хотя бы внешне похож на алмаз стоимостью в двадцать миллионов франков. Во всяком случае, папа поверил, что он настоящий. В таком случае, что будет, если показать его дяде? И заявить, что алмаз нужно выбросить в океан?
Она слышит мальчишеский голос в музее: «Часто ли на твоих глазах выкидывают в море пять Эйфелевых башен?»
Кто добровольно расстанется с таким камнем? И что, если проклятие не выдумка и она передаст его дяде?
Однако проклятия бывают только в сказках. Земля — это магма, континентальная кора и океан. Сила тяготения и время. Ведь так же? Мари-Лора крепко сжимает кулак, возвращается к себе в спальню и убирает камень обратно в макет дома. Задвигает на место три дощечки крыши. Поворачивает трубу на девяносто градусов. Кладет домик в карман.
Прилив в ту ночь особенно высокий; огромные волны бьют в основания крепости, море зеленое, и на нем в лунном свете белеют плавучие островки пены. Мари-Лора просыпается от стука в дверь.
— Я ухожу, — говорит Этьен.
— Который час?
— Скоро рассвет. Я вернусь через сорок пять минут.
— Зачем ты идешь?
— Лучше тебе не знать.
— А как же комендантский час?
— Я мигом.
И это говорит ее дядюшка, который за четыре года их знакомства ничего не делал быстро.
— А что, если начнут
— Уже почти светает. Мне надо успеть, пока темно.
— Будут ли бомбить дом'a, дядюшка? Когда это начнется?
— Дом'a бомбить не станут.
— А долго это будет?
— Нет, совсем недолго. Спи, Мари-Лора, а когда ты проснешься, я уже буду здесь. Вот увидишь.
— Можно я немного тебе почитаю? Раз уж проснулась. Мы так близко к концу.
— Вот вернусь, и почитаем.
Она пытается успокоить мысли, замедлить дыхание. Не думать про домик под подушкой и страшный груз внутри.
— Этьен, — шепчет Мари-Лора, — ты не жалеешь, что мы сюда приехали? Что я свалилась тебе на голову и вам с мадам Манек пришлось обо мне заботиться? Ты никогда не чувствовал, что я навлекла на тебя проклятие?
— Мари-Лора, — говорит он без колебаний и двумя руками стискивает ее ладонь, — ты лучшее, что было в моей жизни.
Что-то словно нависает в темноте, какая-то ревущая волна, огромный морской вал. Однако Этьен лишь произносит второй раз: «Спи, а когда ты проснешься, я уже буду здесь», и мгновение спустя она считает его шаги на лестнице.
Арест Этьена Леблана
Этьен уже не помнит, когда прошлый раз чувствовал себя таким здоровым и сильным. Он рад, что мадам Рюэль поручила ему это последнее задание. Координаты одной зенитной установки он уже передал: она стоит на укреплениях позади «Пчелиного дома». Остались еще две батареи. Надо взять азимут с двух известных точек — это будут колокольня и остров Пти-Бе — и по ним вычислить положение третьей, неизвестной. Простая триангуляция. Куда лучше, чем разговаривать с призраками у себя в голове.
Он сворачивает на рю-д’Эстре и по задворкам училища срезает к улочке позади «Отель-Дьё». Ноги несут его, как в юности. Вокруг никого. За туманом уже брезжит рассвет. Город вокруг — теплый, душистый, сонный, дома по обе стороны кажутся почти нематериальными. На миг у Этьена мелькает чувство, что он идет по длинному-предлинному вагону, все пассажиры спят, а поезд скользит во тьме к огромному сияющему городу: там горят арки, сверкают башни, взмывают ввысь фейерверки.
Из темноты под крепостной стеной возникает человек в немецкой форме и, хромая, идет навстречу Этьену.
7 августа 1944 г.
Мари-Лора просыпается от грохота тяжелых орудий. Она идет через лестничную площадку, открывает платяной шкаф, тростью сдвигает рубашки и трижды тихонько стучит в фальшивую заднюю стенку. Ничего. Она спускается на пятый этаж и стучится в дядюшкину комнату. Никакого ответа. Она входит. Его постель пуста и холодна.
Нет Этьена и на втором этаже, и на кухне. Гвоздик, на который мадам Манек вешала ключи, пуст. Дядюшкиных ботинок в прихожей нет.
Я вернусь через сорок пять минут.