Весь Роберт Хайнлайн в одном томе
Шрифт:
И этот их проклятый надсмотрщик утром! Вломился со своим завтраком, разбудил его, и теперь он никак не может вспомнить сон, который ему сегодня снился. Если бы он только мог вспомнить этот сон…
Кто-то отпирает дверь. Но ему на это плевать.
— Привет, старина. Мне сказали, что ты отказался от завтрака? — и над его кроватью нависла профессионально любезная маска доктора Хейварда.
— Я не был голоден.
— Ну нельзя же так. Ты ослабеешь, и я не смогу тебя вылечить. Вставай-ка, одевайся, а я велю принести тебе эг-ног. [843]
843
Эг-ног (англ.) —
Давай, давай, парень!
Неохотно, но не желая вступать в конфликт, он встал и скользнул в свой халат.
— Вот так лучше, — похвалил Хейвард. — Сигарету?
— Нет, спасибо.
Врач удивленно покачал головой:
— Будь я проклят, если как-то понимаю тебя. Отсутствие интереса к физическим удовольствиям не соответствует твоему типу.
— А какой у меня тип? — ровным тоном поинтересовался он.
— Фу ты! — и Хейвард скорчил проказливую мину. — Если бы врачи раскрывали пациентам свои профессиональные секреты, то они едва-едва зарабатывали бы себе на хлеб.
— Так что же у меня за тип?
— Ну… ты ведь не хочешь, чтобы я просто приклеил тебе ярлык. Я о тебе ничего не знаю. Неужели не пора рассказать о себе?
— Я буду играть с вами в шахматы.
— Хорошо, хорошо, — торопливо согласился Хейвард, — мы уже и так целую неделю каждый день играем. Но если ты будешь рассказывать, я буду играть.
Что это может значить? Если он правильно их понял, то они уже знают, что он раскрыл их заговор, хотя он вряд ли чего-то добьется, если будет скрывать очевидное. Ну что ж, пусть попытаются убедить его в обратном. Снявши голову, по волосам не плачут. Да ну их к чертям собачьим!
Он достал шахматы и начал расставлять фигуры:
— Что Вы на данный момент знаете обо мне?
— Очень мало. Осмотр ничего не дал. И факты биографии тоже. Ты очень умен, если судить по тому, чего ты достиг в школе и на работе. Иногда резкие перепады в настроении, но ничего из ряда вон выходящего. Единственная информация о тебе, которая может сослужить нам службу, — это инцидент, из-за которого тебе пришлось попасть сюда на лечение.
— Из-за которого меня сюда упрятали, Вы хотите сказать.
— О боже! Да если ты запираешься у себя в комнате и твердишь, что твоя жена состоит с кем-то в заговоре против тебя, как ты думаешь, люди будут реагировать на это?
— Но она действительно состоит в заговоре против меня. И Вы тоже. Белые или черные?
— Черные. Сейчас твоя очередь атаковать. Ну почему ты думаешь, что мы все «в заговоре против тебя»?
— Трудно объяснить. Для этого нужно вернуться в мое детство. — И он сделал своим белым конем ход на клетку ВЗ. Брови Хейварда поползли вверх:
— Как это понять?
— А почему бы и нет? Я не рискую играть против Вас гамбит.
Врач пожал плечами и сделал ответный ход.
— Ну хорошо, начнем с детства. Оно может пролить на твой случай больше света, чем все, что у тебя произошло в недавнем прошлом. Чувствовал ли ты, что тебя преследуют?
— Нет! — Он наполовину встал со стула. — Когда я был ребенком, я был уверен в себе. Тогда я знал. Я знал! Я знал, что жизнь стоит того, чтобы жить. Я был в мире с самим собой и со своим окружением. Жизнь была хороша, и мне было хорошо, и я понимал» что существа, окружавшие меня, такие же, как я.
— А они не были такими же?
— Конечно нет! И особенно дети. Я не представлял себе, что такое испорченность, пока не связался с этими так называемыми детьми. Маленькие дьяволы! От меня хотели, чтобы я был таким, как они, и играл с ними. Врач кивнул:
— Я понимаю. Дети иногда бывают ужасными дикарями.
— Вы не поняли. Дело не в дикости. Эти существа были просто другими — совсем не такими, как я. Они выглядели так же, как и я, но они не были такими, как я. Когда мне хотелось объяснить им что-то очень важное в моем понимании, они пялили на меня глаза и презрительно смеялись. А потом они обязательно наказывали меня за то, что я делился с ними своим сокровенным.
Хейвард кивнул.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. А взрослые?
— Это другое. Взрослые сначала ничего не значат для детей. Они ничего не значили и для меня. Они были слишком большими и не беспокоили; кроме того, они вечно были заняты чем-то таким, что было выше моего понимания. Я начал интересоваться ими только тогда, когда заметил, что мое присутствие как-то сковывает их.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… Они никогда в моем присутствии не делали того, что делали в мое отсутствие.
Хейвард внимательно посмотрел на него:
— А это утверждение действительно имеет под собой почву? Откуда ты знаешь, чем они занимались в твое отсутствие?
— Но я ловил их на том, что они внезапно прекращали разговор, когда я входил в комнату, или же начинали говорить о погоде или еще о чем-то пустом. Тогда я начал прятаться, подглядывать и подслушивать. Взрослые вели себя совсем иначе.
— Теперь твой ход… Да, но это было, когда ты был ребенком. Все дети проходят через это. Теперь, когда ты стал мужчиной, ты должен понимать, почему взрослые так поступали. Дети — странные существа, и их нужно защищать. По крайней мере, мы защищаем их от всех наших проблем. Существует целый кодекс условностей в отношении…
— Да, конечно, — нетерпеливо прервал он, — я все это понимаю. И все же я наблюдал и запоминал многое такое, чего мне и теперь не понять. Я насторожился и заметил вот что.
— Что же? — Он увидел, что враг не смотрит на доску, производя рокировку.
— Я заметил, что все, что они делали, и все, о чем они говорили, никогда не имело никакого смысла. Они должны были делать что-то совершенно другое.
— Я не понимаю.
— Вы не хотите понимать. Кстати, я Вам все это рассказываю в обмен на партию в шахматы.