Весь Роберт Хайнлайн в одном томе
Шрифт:
— Ты правильно сделал, что пришел, — сказал Мойленд. — Нет смысла прятаться в нору, как названный кролик, или бодаться с каменной стеной. Глупо это.
Бенц кивнул:
— Я им так и говорил.
— Кому — им?
— Кому? Да никому. Тем ребятам, что встретил на дороге. Бродягам.
Мойленд налил ему еще.
— На самом деле ты был в подполье.
— Я? Не говори глупостей, Зак.
— Слушай, Джо, я не мальчик. И я твой друг. Даже если бы ты мне рассказал, это ничего не изменило бы. Во-первых, у меня нет доказательств. Во-вторых,
— Глупые они — это точно! Здесь ты не ошибешься.
— Так ты там был?
— А? Слушай, не подлавливай меня. Я давал честное слово…
— Остынь! — сказал Мойленд, как бы отмахиваясь. — Не бери в голову. Я ничего не слышал и ничего никому не могу рассказать. Меньше знаешь — дольше живешь.
Он сменил тему.
Жидкости в бутылке постепенно убавлялось, а Мойленд тем временем излагал свой взгляд на события.
— Стыд и позор, что нам пришлось так трудно усваивать свой урок, но реальность такова, что мы фактически стояли на пути прогресса. Когда-то в сорок пятом было время, когда мы могли это сделать сами, да только духу не хватило. Всемирная организация, всемирное правительство. А теперь мы стояли на дороге, вот нас и сровняли с асфальтом. Так должно было случиться, и умный человек мог это предвидеть.
Бенц страшно возмутился, но не сразу нашелся, что сказать.
— Слушай, Зак, так ты хочешь сказать, что тебе это нравится?
— Нравится? Конечно, нет. Но это было необходимо. Если тебе надо будет вырвать зуб, тебе это может не нравиться, но все равно придется. И в любом случае, — продолжил Мойленд, — это не так плохо. Большие города так или иначе были экономически нецелесообразны. Нам бы пришлось самим их взрывать. Можешь назвать это уборкой лома.
Бенц стукнул пустым стаканом:
— Пусть так — но ведь нас превратили в рабов!
— Не так страстно, Джо! — сказал Мойленд, наливая в его стакан. — Ты ведь говоришь абстракциями. Коп на углу мог тебя замести, когда только хотел. Это свобода? И важно ли, с ирландским или каким-нибудь другим акцентом говорит коп? Нет, друг, слишком много чепухи болтают насчет свободы. Свободы нет ни у кого. Ее вообще нет на свете. Есть только различия в привилегиях. Свобода слова? Вот сейчас мы говорим свободно. Или тебе надо обязательно забраться на трибуну? Свобода печати? А ты был владельцем газеты? Не будь фраером. Теперь, когда ты проявил здравый смысл и вернулся, ты увидишь, как мало изменился мир. Чуть больше порядка и нет страха войны, и это, в общем, все. Девки как давали, так и дают, ушлые ребята загребают монету, а фраерам остаются огрызки.
— Ты прав, Зак, — кивнул Бенц. — Дурак я был.
— Хорошо, что ты понял. Вот, например, те дикари, с которыми ты был. Что у них за свобода? Свобода голодать, свобода спать на холодной земле, свобода быть дичью на охоте.
— Так оно и есть, — согласился Бенц. — Ты спал когда-нибудь в шахте, Зак? Холод — это только полдела. Там еще и мокро.
— Воображаю, — поддержал Мойленд. — В Кэйпхартских копях всегда было полно воды.
— Это не в Кэйпхарте, это в Харкн… — Бенц поймал себя на том, что чуть не проговорился,
— В Харкнессе? Это там база?
— Я этого не сказал! Это ты сказал! Ты…
— Спокойно, Джо. Не волнуйся. — Мойленд подошел к окну и опустил шторы. Ты ничего не сказал.
— Ничего не сказал, — подтвердил Бенц, тупо глядя на стакан. — Слушай, Зак, где бы мне поспать? Что-то мне нехорошо.
— Я устрою тебя на отличном месте.
— Да? Спасибо, покажи где. Я уже падаю.
— Один момент. Тебе придется сначала стать на учет.
— Чего? Слушай, только не сегодня. Я уже никуда не гожусь.
— Боюсь, что все равно придется. Ты видел, как я опустил шторы? Они вот-вот явятся.
Бенц, слегка шатаясь, вскочил:
— Ты меня заманил в ловушку! — и бросился на Мойленда.
Тот отступил на шаг, положил руку на плечо Бенца и толкнул его обратно на стул.
— Сядь, фраер, — ласково сказал он. — Ты ведь не думаешь, что ради тебя и твоих дружков я подставлю себя под атомную бомбу?
Бенц покачал головой и захныкал.
Хобарт проводил их до дома и сказал Арту, уходя:
— Если вернетесь, скажите Мак-Кракену, что тетя Дина почиет в мире.
— Скажу.
— Дайте мне две минуты и входите. Удачи.
Клив остался прикрывать, Арт вошел внутрь. Задняя дверь была заперта, но филенка была стеклянная. Он разбил филенку рукоятью ножа, просунул руку и отпер дверь. Когда Мойленд вышел на шум, он уже вошел.
Арт двинул Мойленда ногой в живот, а когда он согнулся, вонзил нож ему в шею. Убедившись, что он мертв, Арт отправился на поиски той комнаты, где был Бенц, когда опустились шторы.
Именно там он и нашел Бенца. Тот замигал и начал тереть глаза, как бы не в силах поверить тому, что видит. Наконец он выкрикнул:
— Арт! Господи, это ты! До чего же я рад тебя видеть! Давай выбираться отсюда — тут горячо.
Арт стал приближаться с ножом наготове. Бенц посмотрел на него встревоженно:
— Эй, Арт! Это ошибка. Арт, не делай этого. Я ведь…
Первый удар ножа пришелся в солнечное сплетение, а второй — для верности перерезал ему горло. После этого Арт быстро покинул дом.
Через тридцать пять минут он вышел из внешнего выхода люка. Глотка у него пересохла и горела, а левая рука безжизненно повисла — то ли сломанная, то ли просто раненая.
Клив лежал мертвым в аллее за домом Мойленда. Он хероше прикрыл отход Арта.
Добираться до шахты Арту пришлось всю ночь и еще часть утра. Весь путь он проделал по холмам; на шоссе, по его мнению, было слишком горячо. Он не рассчитывал застать Роту на месте. Со стороны Моргана было бы разумно, не имея твердой уверенности, что Бенцу заткнули рот, провести эвакуацию. Арт спешил.