Весь Роберт Хайнлайн в одном томе
Шрифт:
Утром мы с Томом поехали полюбоваться делом своих рук.
— Прелесть! — мечтательно произнес Том. — А нельзя ли, Джек, устроить так, чтобы Мак-Ная поддержала коммунистическая партия?
— Не вижу как, — ответил я с сожалением. — Но если это обойдется не очень дорого, то у меня есть в запасе парочка военных облигаций.
— Ничего не получится! — Он с сожалением покачал головой. — Но какая прекрасная мысль!
Главный удар мы припасли для кануна выборов. Обошелся он недешево… Но, погодите, все по порядку. В субботу мы, используя связи Тома, наняли десяток темных личностей,
Мы поручили каждой образине примерно по четыре участка, главным образом в богатых районах.
А вечером была устроена факельная процессия в духе старого доброго времени — работа миссис Холмс и заключительный аккорд законной предвыборной кампании. Во главе шествовали символы республиканской и демократической партий — слон и осел. (Только Богу известно, где миссис Холмс раздобыла слона.) Первого украшал плакат «Я ЗА ФРАНСЕС!», «И Я ТОЖЕ!» — вещал плакат на втором. За ними следовал детский оркестр, факельщики — наши умученные добровольцы — и отряд ветеранов женских вспомогательных служб армии и флота. За ними двигался открытый автомобиль с Франсес. Вид у нее был испуганный и очаровательный.
Мы с Томом полюбовались процессией и вновь взялись за работу. В эту ночь нам было не до сна.
Мы опять клеили плакатики — теперь на ветровых стеклах клеем по тексту. (Честное слово, в городе добрая половина машин не имеет гаражей опять-таки жилищная проблема!) До рассвета мы охватили все кварталы нашего округа. Том вел машину, а я сидел у открытого окна с ведерком воды, губкой и наклейками. Он притормаживал у очередной легковушки, а я нашлепывал наклейку так, чтобы она закрывала обзор водителю… и ее пришлось бы счищать со стекла. Надпись призывала: «ГОЛОСУЙТЕ ЗА МАК-НАЯ! СОХРАНИТЕ АМЕРИКУ ЧИСТОЙ!»
Мы полагали, что это напомнит владельцам о выборах и подтолкнет проголосовать.
Сам я проголосовал, едва открылись избирательные участки, и завалился спать.
Проснулся я как раз вовремя, чтобы провести вечер в нашей штаб-квартире пустующем здании, которое мы арендовали на последний месяц кампании. Наблюдение на участках и за верностью подсчета голосов меня не интересовали — эта была сфера миссис Холмс, но пропустить поступление сведений о результатах с участков я никак не хотел.
Все вечера ожидания результатов похожи друг на друга — те же дружелюбные алкоголики, те же тесно сгрудившиеся у радиоприемника люди, то же нарастающее напряжение. Я взял банку пива с картофельной соломкой и присоединился к обществу у приемника.
— Есть что-нибудь? — спросил я у миссис Холмс. — А где Франсес?
— Пока нет. Я заставила ее прилечь.
— Лучше приволоките ее сюда. Кандидат должен быть на виду. Когда люди трудятся за ради дружеского похлопывания по плечу, им надо обеспечить это похлопывание.
Но тут явилась Франсес без всякой подсказки и повела себя так, как положено кандидату — дружески, любезно, искренне, благодаря всех и каждого. Я прикинул, не выдвинуть ли ее в конгресс.
Том с мутными от бессонницы глазами пришел как раз тогда, когда начали поступать первые результаты. Все — в пользу Мак-Ная. Франсес услышала — и улыбка соскользнула с ее губ. К ней подошел доктор Поттер и сказал:
— Пустяки! Первыми всегда поступают результаты с участков, контролируемых машиной.
Она вновь прилепила улыбку к губам.
Мак-Най повел со значительным преимуществом, но затем начали сказываться плоды наших усилий — Нельсон сократила разрыв. К десяти тридцати они уже шли ноздря в ноздрю, а затем все сильнее создавалось впечатление, что наш советник избран.
В полночь Мак-Най выступил по радио и признал свое поражение.
И вот я негласный секретарь советника. Сижу у барьера на всех заседаниях городского совета. Если я почесываю правое ухо, советник Нельсон голосует «за», если левое, то «против» — чаще всего.
Женился я на ней? Женился на ней Том, и они заняты строительством своего дома с одной спальней и двумя ванными. То есть когда сумеют достать оборудование для обеих.
На склонах Везувия
Когда Советский Союз отверг наши предложения по контролю за атомным оружием, я плюнул на «Спасение мира». Хватит! Никаких больше проповедей. Никаких попыток предупредить о смертельной опасности. С меня довольно!
Через полтора года, на закате 47-го, я отказался от прежних убеждений. Если события нельзя остановить откровенным описанием последствий, возможно, стоит сгустить краски, обратившись к жанру фантастики.
И вновь меня постигло разочарование.
Через пятнадцать лет мы пережили огромную панику, когда Советы разместили на Кубе ракеты средней дальности. Потом их убрали, во всяком случае, так нам сказали, и паника улеглась. Но почему? Почему мы успокоились и сейчас и тогда? Сколько лет уже советские подводные лодки шныряют вдоль обеих побережий! Будем надеяться, что они вооружены рогатками? Или дамскими пуховками?
Эта история сегодня еще более актуальна, чем тридцать лет назад, когда я ее написал; опасность стала неизмеримо больше.
И вновь мое предупреждение останется без внимания. Не оно не отнимет у вас много времени; оно не так и велико — всего около 2200 слов.
— Пэдди, можешь пожать руку парню, который сделал атомную бомбу, — сказал профессор Уорнер, обращаясь к бармену. — Он и Эйнштейн слепили ее как-то вечером на кухне.
— С помощью четырехсот других ребят, — добавил незнакомец, слегка повышая голос, чтобы перекричать грохот подземки.
— Не будем углубляться в детали. Пэдди, это доктор Мэнсфилд. Джерри, познакомься с Пэдди… Эй, Пэдди, я забыл твою фамилию.