Весь сантехник в одной стопке (сборник)
Шрифт:
Именно от такой интересной работы у меня на всех фото правый глаз больше левого.
А жена его, фрау Фёдорова, красивая и несчастная. С таким прекрасным дураком живёт.
Если у отца нет дачи в Юрмале или «гелендвагена» на худом конце, он вынужден вести потомство в лес. В лесу детей можно отдать людоеду (зачёркнуто), отвлечь от мечт
И вот идём мы, идём, навстречу – озеро. Хорошее такое, с водой. В воде два рыбака-гипнотизёра стоят по самые орехи. Смотрят вглубь радиоактивными взглядами, и каждый внушает рыбе мысль:
– У него не ловись, ловись у меня, моя наживка реально со вкусом червяка!
Чуткая к гипнозу рыба не знает, как ей быть. Мечется от крючка к крючку, вся в слезах, не может выбрать.
А мы идём, исполняем про чибиса. Я тенор, Лялька бас, Машка народным голосом поёт. Тут один рыбак повернул к нам радиоактивные глаза и взглядом сказал следующее:
– Я три дна варил мега-кашу. На бульоне из раков, с диким рисом из южной Камбоджи, с черносливом и бальзамом Биттнера. Я неделю прикармливал мега-окуня. И вот, когда мега-окунь уже раскрыл пасть, большую, как дверь троллейбуса, приходите ВЫ, и всё насмарку.
Уходите. И пока не выучите верхнюю «си» в припеве – не возвращайтесь.
Не люблю, когда меня взглядом обвиняют в неправильном пении чибиса. За такое могу «гелендвагеном» переехать через всю его тощую рыбацкую жизнь. Я послал ответный приветливый взгляд, в котором рыбак мог бы прочесть про своё завтра – смерть от попадания в пищевод длинного твёрдого предмета, предположительно удочки.
Сцепиться в красивом танце смертоносных взоров нам не дали. Из кустов вышел нетрезвый амбал в плавках и сказал тихим голосом:
– Право, мне крайне неловко. Я сознаю, насколько моё предложение диссонирует с общечеловеческими понятиями о праве на самовыражение. Но, например, я сейчас буду тут купаться. И если в мой филей вопьётся крючок, вы увидите, как хорошо клюёт налим на яйца местных рыбаков. Ну?
Такому милому вежливому юноше трудно было возражать. Рыбаки скрутили лески, Аполлон плюхнулся пузом о водную гладь, чем лишил рыб нервного здоровья. Мне показалось ещё, на противоположном берегу из озера выскочил мега-окунь и убежал в лес.
Теперь я знаю, как выглядит реинкарнация высшей справедливости. Это нетрезвый амбал в плавках. Он живёт в кустах у озера. Отличный парень.
И тут Маша сказала ужасное:
– Папа, почему мы никогда не ловим рыбу? Что, у нас нет денег на удочку?
Быть отцом без удочки и джипа плохо. И я рассказал Маше притчу:
– Говорят, раз в тыщу лет из озера выходит царь-щука. Она рвёт снасти, бьёт всем морды и запрыгивает назад в воду. У ней глаза, как дверь троллейбуса. А кому она хвостом сломает нос, тот получает вечное уважение других рыбаков, звание генерала рыбацких войск и пожизненный дозвол на последнюю сигарету.
– Дети, вы хотите, чтоб вам сломали нос? – спросил я задорно.
Дети признались, что с пелёнок недолюбливают рыбалку и про удочку спросили просто так.
…И тут через дорогу поползла жаба. И это был мой шанс. Лихая охота на жаб, с пальбой из двустволок, с криками «ату её!» и «отрезай ей путь к лесу», стоит полутора «гелендвагенов».
Мои далёкие предки душили бегемотов голыми руками, шо ж я, жабу не поймаю?
Во мне проснулся леопард и стал прыгать за жабой. Но жаба попалась не простая, а чемпионка по ушу. Очень ловкая. Какая-то Алина Кабаева среди жаб. Она сделала сорок прыжков, я – семьдесят четыре.
На семьдесят пятом прыжке мой внутренний леопард обозвал меня мешком говна и ушёл. Пришлось звать внутреннюю росомаху. В образе росомахи я любую жабу загоняю до смерти. Мы опять прыгали-прыгали, потом у неё сделалась одышка и тахикардия. Она упала и сказала:
– Всё. Я готова. Можешь есть меня, толстый дядька в шортах.
В глазах детей было счастье, ведь пап с «гелендвагенами» много, а просто сумасшедших поди поищи. Это оказалась царь-жаба. Холодная, шершавая. Она застенчиво нагадила мне в руку каким-то хлороформом и улыбнулась. Мы запихали ей в рот беляш и отпустили умирать.
Шучу.
Просто почесали спинку.
Вообще, мужчине без «гелендвагена» приходится быть благостным, романтичным, даже шутить без применения слова «жопа». Это как-то противоестественно.
У всех, кто жил в Риге, обязательно сыщется пара знакомых моряков. У Аньки нашёлся целый капитан сухогруза. Он сказал:
– За два поцелуя взасос довезу до Дании. Дальше на автобусе доедешь.
Тут с Анькой случился приступ воображения. Ей привиделось, как большой корабль входит в порт, а на палубе стоит она, в чём-то белом и летящем. В кружевной шляпе с полями самых восхитительных размеров.
И всё. Ей стало неважно, кого плыть и куда целовать. Ей захотелось моря.
Сухогруз оказался антикварной калошей, сыном порочной страсти самовара и стиральной машины. Он не тонул оттого лишь, что море не хотело принять в себя такое уродство. Океан активно отторгал эту гадость. Энергию отторжения этот внук таза и кочерги преобразовывал в поступательное движение. Непостижимым образом, вопреки законам богонравия, Франкенштейн плыл.
Копенгаген не захотел их впускать. Целую неделю они качались в волнах у Доггер-Банки. Официально если, пережидали шторм. На самом же деле датчане надеялись, что монстр утонет и у датских грузчиков не будет культурного шока.
…Аньку тошнило. Всю неделю она пробовала утопиться и никак не могла запомнить, что каждый раз застревала в иллюминаторе несколько широким задом. В день седьмой уже и зад пролез бы, но Анька глянула в зеркало и передумала. Её суицидальные намерения сменились желанием блистать вопреки обстановке.