Вещие сны (Императрица Eкатерина I)
Шрифт:
Эти расходы Катерина, в которой сочетались страсть к расточительству и какие-то жалкие остатки чисто немецкой бережливости, велела заносить в расходные книги и порою с удовольствием приказывала прочитывать ей записи вслух. При этом она умилялась своей педантичности – все у нее на виду, любая денежка счет знает: десять червонцев старику, который в восемьдесят четыре года оказался способным залезть на дерево, двадцать четыре червонца княжне Голицыной, чтобы плакала по поводу смерти сестры, тридцать – шуту, который ходил головой вниз… Вдобавок она еще и назначала пенсии, пособия, давала приданое, раздавала милостыню…
Катерина знала, что в своих донесениях иностранные послы называют ее «самой невероятной из императриц». Она до смерти гордилась этим званием и продолжала его оправдывать изо всех сил. И она нисколько не обиделась, когда персидский шах прислал ей такое послание ко дню ее восшествия на русский престол:
«Я надеюсь, моя благовозлюбленная сестра, что Бог не одарил тебя любовью к крепким напиткам. Я, который пишу к тебе, имею глаза, подобные рубинам, нос, похожий на карбункул, и огнем пылающие щеки. Всем этим я обязан несчастной привычке, от которой я день и ночь валяюсь в моей бедной постели».
В общем-то, ей было плевать и на то, что посланники строчили к своим дворам донесения такого рода:
«Она вечно пьяна, вечно покачивается, вечно в бессознательном состоянии».
«Здесь день превращен в ночь. Никто не хочет взять на себя никакого дела. Дворец становится недоступным: всюду интриги, сплетни, безделье, распад. Ужасные попойки. Казна пуста. Царица вовсе не помышляла о том, чтобы управлять».
«Я боюсь прослыть наглым лжецом, если расскажу хоть отчасти то, как в настоящее время здесь живет двор и что здесь при дворе делается. Это какое-то страшное, безобразное пьянство. О государственных делах и речи нет – все положительно гибнет и идет прахом».
Последнее донесение принадлежало перу датчанина Вестфаля, и Катерина на него обиделась: как это нет речи о государственных делах? Решен вопрос о помолвке и последующем браке Марии Меншиковой с царевичем Петром. Чтобы мальчишка немного пообтесался, ему даны воспитатели и определен денщик: князь Иван Долгорукий. Надзирать за образованием приставлен немец Остерман. Разве этого мало?
Опять же: старшая дочь, Аннушка, пристроена за Карла Голштинского, начаты переговоры о браке меньшой, Елисавет, с французским королем Людовиком XV. Елисаветка божественно танцует менуэт – большего, по мнению Катерины, и не требовалось, чтобы произвести благоприятное впечатление на Версаль!
А забота об армии? О флоте? Катерина даже присутствовала на учениях и руководила морскими маневрами! Правда, ходят разговоры, будто у матросов нет одежды, а суда стареют и не сменяются, что нету денег на перевооружение, но это ведь не императрицыно дело – такими мелочами заниматься! У нее есть дела поважнее, например, расправа с государственными преступниками и хулителями ее величества.
Когда Катерина захворала и проведала (Меншиков донес!), что Антон Девиер говорил, надо-де не плакать, а радоваться, если государыня Богу душу отдаст, она немедля закатала Девиера в ссылку аж в Охотск! И не поглядела, что пострадал ее бывший любовник! Разве это не государственный подход к делу? Она поступила почти как Петр, который тоже не щадил ни чужих, ни своих, ни самых дальних, ни самых ближних. И преисполнилась еще большим доверием к Алексашке, который всегда, всю жизнь был на ножах со своим зятьком.
А раздача чинов и званий? Рейнгольд-Густав Левенвольде и его брат Карл-Густав получили титулы российских графов. Петр тоже любил за ум и заслуги простолюдинов возвышать, ну а Рейнгольд был все же шведским офицером, служил Карлу XII, а на сторону русских перешел после поражения его соотечественников под Полтавой. Рейнгольд сначала был камер-юнкером Катерины, потом, за исключительные заслуги по ублажению императрицы, удостоился чина камергера. Кроме того, он получил орден Александра Невского и усыпанный бриллиантами портрет императрицы – на шее носить. Ну а Петра Сапегу, в награду за ту же самую постельную доблесть, Катерина женила на своей племяннице Софье Скавронской – правда, больше ночей он проводил с императрицею, чем со своей молодой женой. По счастью, Софья была не дура и не ревновала.
Между прочим, Катерина тоже не была ревнива. Не то что сумасшедший Петрушка! Она отлично знала, к примеру, что герцогиня Курляндская, племянница покойного мужа, Аннушка, переспала и с обоими Левенвольде, и с Петром Сапегою, и с Антоном Девиером – как переспала в свое время с незабвенным красавцем Виллимом. Ну и что? Катерине было просто смешно, что эта унылая клуша из Митавы по прозвищу Толстая Нан так старательно подражает Императрице Всероссийской, что даже любовников ее к себе в постель затаскивает. Только зря она старается! Сроду не стать ей подобием Катерины! Сроду не взойти на русский престол! Катерина готова держать пари на что угодно, что этого не будет никогда!
А вот, кстати, о престоле… Катерина нахмурилась, вспоминая нынешний сон. Если она умрет, то что же будет с престолом? Кому он достанется? И не означают ли ссоры да свары, которые приснились ей, то, что после ее смерти настанет в стране смута? Петр, Елисавет, Анна… Кто из них станет наследником трона?
А, чепуха! Стоит ли об этом думать, когда она, Катерина, еще вполне жива и здорова? Будет день, будет и пища. В ее жизни всегда все устраивалось само собой – небось устроится как-нибудь и после смерти! А сейчас… сейчас она протянет руку и обнимет сладко сопящего Петра Сапегу. Что он, спать сюда пришел, что ли?! А потом, когда она получит от молодого любовника все, что хотела, и даст знать служанкам – государыня-де проснулась, в спальню войдет любезный друг Алексашка, турнет князя Петра с кровати, плюхнется на его угретое местечко и весело спросит:
– Ну, что мы будем сегодня пить?
И Катерина прикажет принести себе токайского с баранками… Да что такое дела и заботы против любимого лакомства? Чушь, и ничего больше! Надо жить, пока живется!
Императрица Екатерина Алексеевна I умерла спустя несколько дней после того, как увидела тот странный сон. Случилось это 6 мая 1727 года. В заключении главного врача Блюментроста, представленном им Верховному Тайному совету, о причинах сей отнюдь не внезапной смерти было сказано следующее: «Фебра (лихорадка) приключилась и повреждение в легком быть надлежало, и мнение дало, что в легком имеет быть фомика (нарыв, язва), которая за четыре дня до смерти ее величества явно сказалась… и от той фомики с великим покоем преставилась».
Фебра, фомика… Ну что мог понимать доктор Блюментрост, который на своем веку переморил столько бедолаг, что иному палачу не снилось? О таких случаях в народе говорят: «Пить надо меньше!» С другой стороны, можно себе представить, что сталось бы с Блюментростом, напиши он в своем медицинском заключении именно вот это. Не сносил бы головы! А с третьей стороны, сколько народу бы тогда в живых осталось…
Царствовала Екатерина Алексеевна два года. А сон ее и впрямь оказался вещим: только после долгих споров партия Меншикова одержала верх над сторонниками царевен Анны и Елисавет, и русский престол был передан внуку Петра I, царевичу Петру Алексеевичу. А еще спустя два года в России воцарилась не кто иная, как Толстая Нан, герцогиня Курляндская Анна Иоанновна. Все же правильно сделала Катерина, что не стала держать против нее пари!