Вещий Олег

Васильев Борис Львович

Сказав это, славянин поднял суму с головой Клеста и неторопливо направился к кустам, равнодушно повернувшись широкой спиной к Дитмару. Секунду помедлив, варяг выхватил нож из-за голенища, в два прыжка настиг славянина, уже занеся оружие. Славянин резко обернулся, ударил Дитмара в лицо тяжелой мокрой сумой и тут же вонзил в его сердце собственный отточенный нож.

Глава восьмая

1

Утром посланец известил Хальварда, что воевода Перемысл, только

что вернувшийся из Смоленска, желает прибыть к нему для важного разговора. Желание это было несколько неожиданным в устах молчаливого славянина, всегда подчеркнуто державшегося на расстоянии от забот Хальварда, что придавало просьбе о свидании особый вес. Хальвард продумал предстоящую беседу, решил, что она непременно коснется Сигурда, как прямого помощника Перемысла, и считал, что полностью подготовился к встрече. Сигурд мог счесть для себя оскорбительным способ, при помощи которого его побратали с Урменем, пожаловаться послу, и Перемысл, со свойственным ему прямодушием, вероятнее всего, шел требовать объяснений.

Вопрос был достаточно щепетильным, здесь нужны были осторожность и выжидательный подход. Хальвард понял это. Пришел Перемысл, и они, обменявшись должными приветствиями, уселись для беседы. Однако на все его расспросы о Смоленском посольстве воевода отвечал кратко и только то, что было известно решительно всем. И все же наблюдательный Хальвард быстро приметил особую тревогу, которую, впрочем, Перемысл и не пытался скрывать, и решил зайти с другой стороны.

– Я слышал, что Сигурду пришлось кого-то убить, выручая Урменя из беды, воевода Перемысл?

– Двоих, – кратко ответствовал, воевода, показав два пальца для большей убедительности.

– Двоих с искалеченной десницей? – Хальвард не смог скрыть удивления, подумав, что его соглядатаи явно недооценили боевую хватку юного варяга.

– У него был добрый знахарь, – произнес Перемысл и, помолчав, неожиданно решил развить эту тему. – Женские руки творят чудеса, боярин.

– Да, – согласился Хальвард, лихорадочно соображая, зачем же все-таки пожаловал воевода.

– Вот это-то меня и тревожит, боярин, – озабоченно вздохнул Перемысл. – Князь Воислав послал в дар конунгу Олегу именно такие руки.

– Девицу?

– Да.

– Славянку?

– Германку. Говорит, что не помнит, откуда родом. Зовут ее Инегельдой.

– Ты говорил о ней конунгу?

– Я говорю о ней тебе.

– Тогда очень прошу доставить ее ко мне для беседы, воевода.

– В сенях ждет, – произнес Перемысл, вставая. – Я пошел, дело сделано. Жди, боярин, сейчас приведут.

Откланялся и вышел, и почти тотчас же ввели Инегельду, с головой укрытую легким покрывалом. Сопровождавшие ее сразу удалились, без всяких слов оставив девушку у порога. Хальвард делал вид, что по горло занят, рассматривая первый попавшийся свиток и бросая поверх него короткие взгляды. Девушка стояла там, где ее оставили, не шевелясь и, кажется, не дыша. «Раба? – подумал боярин. – Если нет, то тебя неплохо подготовили ее изображать».

– Сними покрывало.

Инегельда перебросила покрывало за голову, на плечи, и в покоях как будто стало светлее от теплой волны ее

золотых волос. Этого Хальвард не ожидал и, опустив свиток, теперь разглядывал ее уже в упор. Она продолжала стоять совершенно неподвижно, ни разу не подняв на него глаз.

– Имя?

– Инегельда.

– Я спрашиваю о полном имени. Твоем и твоего рода.

– Рабыни не имеют рода, господин.

«Если ты и вправду рабыня, то готовили тебя в наложницы», – продолжал размышлять Хальвард. И спросил:

– Откуда ты?

– Из земли пруссов. Отдали в рабство за долги отца. Вот и все, что я о себе знаю.

– Имя твоего хозяина?

– Последнего звали Эвальд.

«Эвальд – “законный господин”, – перевел с древнегерманского Хальвард. – Может и не быть личным именем».

И спросил:

– А первого? Второго, пятого? Назови всех.

– Было только двое. Первого не знаю, была слишком мала. У Эвальда прожила десять лет.

– Тебя учили?

– Танцам, пению, языкам, хорошему обхождению.

– Какие языки знаешь, кроме древнегерманского?

– Славянский. Няня была славянкой. Ее имя – Смирена.

– Эвальд продал тебя купцам?

– Нет, господин. Его усадьбу захватили балтийские даны. Была битва. Многих убили, а меня не тронули и вскоре продали двинским купцам.

– Оставив девственницей?

– Я невинна, господин, – тихо сказала Инегельда. – Невинность стоит во много раз дороже.

– И это подсчитали датские викинги? – усмехнулся Хальвард. – Ложь труднее правды: ее приходится запоминать.

Он сказал наугад, но по тому, как чуть дрогнули длинные ресницы, понял, что попал в цель. Размышляя, походил по комнате. Инегельда по-прежнему стояла не шевелясь, скромно потупив глаза.

– Сядь.

Она послушно села на край скамьи, положив руки на плотно сжатые колени. Хальвард оценил положение рук, посадку и в особенности прямую спину девушки: в этом проглядывала порода, этому невозможно было обучить. Не только сама Инегельда – все ее бабки и прабабки сидели именно так, как сидела она, не сутулясь и не напрягаясь.

– Ты знала, что тебя отдадут князю Воиславу?

– Нет, господин. Меня просто ввели в его покои.

– И он не воспользовался твоей невинностью?

– Нет, господин. Я…

Инегельда неожиданно замолчала. Хальвард подождал, но молчание затягивалось, и он спросил:

– Ты что-то хотела сказать?

– Я… Я была очень удивлена.

– Я тоже, – со всей возможной простотой согласился боярин. – Это необычно, правда?

– Так мне показалось.

– А потом тебя передарили. Тебе известно, кому?

– Нет, господин.

– Князь Воислав отдал тебя в дар конунгу Олегу.

– Конунгу Олегу?

Инегельда на миг взглянула, и Хальварду показалось, что во взгляде ее мелькнула растерянность. Но она тут же прикрыла взгляд ресницами.

– Ты не знала об этом?

– Разве вещи говорят, кому ее завтра подарят? – В голосе Инегельды слышалась горечь, но она быстро справилась с собой. – Я должна была бы догадаться: прислуживающие мне женщины много говорили о великом вожде русов.

– Ты любишь болтать с женщинами?