Вещий Олег
Шрифт:
– Что ты ищешь?
Инегельда очень смутилась. До испуга. Залепетала, склонившись в поясном поклоне:
– Прости меня, госпожа, мне сказали, что через эти покои можно проходить. А я увидела травы и… Я не удержалась, прости меня, моя госпожа.
– Ты разбираешься в них?
– Немного, госпожа. Мой прежний господин, Эвальд, приказал своему знахарю обучить меня.
Неждана принялась доставать травы, листья и коренья, коротко спрашивая, что это, при каких недугах и как именно применяется. Инегельда отвечала коротко, только самую суть,
– Будешь мне помогать.
– О, благодарю тебя, моя госпожа. Я знаю, как собирать травы и как их сушить. Если позволишь, я бы хотела почаще бывать в твоем саду.
– Я скажу Закире.
Прошла неделя, но они не встречались, что было неудивительно на огромной усадьбе воспитанницы конунга. Неждана знала, что Инегельда целыми днями пропадает в саду и не только что-то там собирает, но и вскопала грядку под стеной. Естественно, с нее не спускали глаз, но даже самые наблюдательные не заметили в ее поведении чего-либо настораживающего.
А встретились они опять в тех же покоях, и Инегельда с торжеством продемонстрировала Неждане свои находки. А затем, вдруг смутившись, показала неяркий и ничем не примечательный цветок.
– Настой из этой травы ты подашь своему супругу в первую брачную ночь, моя госпожа, – потупившись, тихо сказала она. – И в награду получишь счастье, которого никогда не забудешь. И он – тоже.
И обе девочки вдруг совершенно одинаково покраснели.
5
Хальвард принял Альвену, как только она известила его о своем прибытии. Но сесть не предложил, и она рассказывала стоя, а он ходил по избе из угла в угол, мрачнея с каждой минутой. Это было так необычно, так пугающе отчужденно, что Альвена сразу же начала путаться в собственном продуманном рассказе, теряя нить и часто повторяясь.
– Она не способна на обман, нет, совершенно не способна. Ее красота – ее единственная вина. Ее нежная бледность – след неволи, печать рабства. Ее лепет – голос страха, в котором она прожила всю свою крохотную жизнь, а ее искренность – тот бледный росточек достоинства, что сохранился в ней истинным чудом…
Хальвард продолжал измерять избу шагами, не глядя на гостью. Не возникала беседа, не выстраивался рассказ, и Альвена начала вдруг ощущать страх. Не за себя – она знала свою цену, свое положение, свое влияние. Нет, быстро возрастающий из глубин души и вот-вот готовый заполнить все ее существо страх этот был страхом за Инегельду, страхом за мечту о собственном спокойном счастье, страхом за не родившихся младенцев, которых она считала своими внуками, в мечте ощущая теплую тяжесть их живой плоти. Для всего этого надо было сделать своим союзником самого беспощадного из бояр, а не просто конунга, еще слишком молодого для холодной расчетливости. Альвена только сейчас поняла это, и обессиливающая волна отчаяния внезапно охватила ее.
– Пощади меня, Хальвард.
– Продолжай!
Он впервые не только в этой встрече, но и за все время их знакомства столь резко оборвал ее. Этого Альвена не ожидала, примолкла, но, собрав все силы, заговорила вновь:
– Она не рабыня, вот что тебя смущает. Но этому есть объяснение. Ее прежний господин приблизил ее, потому что она напоминала ему его собственную дочь, погибшую во время бури. И воспитывал ее как дочь, учил языкам и хорошему обхождению и… Она попала к датским викингам, которые убили ее доброго господина. То, что рассказывала она о набеге, невозможно придумать. Это надо пережить, этот ужас надо унести с собою. Я предана конунгу, ты не смеешь в этом сомневаться, Хальвард!
– Ты обмякла, как воск, и умелые девичьи пальцы слепили из тебя наседку для чужих цыплят, – тихо и зло сказал Хальвард. – Ты не исполнила моего повеления, и я долго буду взвешивать твою вину, чтобы понять, успела ты совершить предательство или пока еще слепо шла к нему. Кому из моих людей ты передала под надзор Инегельду?
– Но ты… ты, Хальвард, не дозволял мне открыто появляться на твоей усадьбе и говорить с твоими людьми.
– Значит, ты оставила ее в своем доме? С какой охраной?
– Н-нет. – Альвена побледнела как полотно. – Старая Руса пуста, стража есть только у Ольриха и малая дружина – у Нежданы. У Ольриха то гонцы, то купцы, и я попросила Неждану приютить…
Альвена замолчала, наткнувшись на взгляд Хальварда. Тяжелый, как свинец, и столь же лишенный жизни.
– Инегельда у Нежданы? – неожиданно тихо спросил он.
– Да. Я думала…
– Ты собственными руками посадила ядовитую змею на грудь конунга. – Он почти перешел на шепот. – И указала этой змее, где его сердце.
– Инегельда безвинна! – из последних сил выкрикнула Альвена. – Отдай ее мне, отдай, я умоляю тебя! Отдай, и я скроюсь с нею, где ты прикажешь. Это – пустые подозрения, Хальвард, пустые!..
– Пустые? – криво усмехнулся Хальвард. – Не далее как вчера от моего названого брата Годхарда пришел гонец. Я посвящу тебя в последнюю нашу тайну только ради наказания, чтобы ты мучилась до конца дней своих. Мой брат Годхард сообщил мне, что полтора месяца назад из Полоцка исчезла дочь Орогоста. Ее имя – Инегельда.
– Инегельда – дочь Орогоста? – еле слышно переспросила Альвена, без сил и дозволения опускаясь в кресло.
Хальвард ничего не ответил. Он походил в задумчивости и, остановившись у двери, приоткрыл ее.
– Ахард!
Вошел рослый немолодой воин. Молча склонил голову, прижав левую ладонь к ножнам меча.
– Тайно проведешь эту женщину на мою лодью. Лично отвезешь ее в Старую Русу по нашим поставам, моим повелением останавливая все встречные караваны и суда. Грести день и ночь. Исполнить со всей возможной поспешностью. В Старой Русе запрешь ее в моих покоях и передашь только мне. Отвечаешь за нее головой. Ставко уехал за копейщиками?