Веселая наука. Протоколы совещаний
Шрифт:
Библейский дуализм надолго определил европейский географический принцип. В самом деле: сороковой градус северной широты и северней: Мадрид, Греция, расцвет цивилизации; сороковой градус южной широты и южней: практически ничего, далее необозримый океан. От севера к югу: жизнь — смерть, дух — материя, добро — зло. Действительно, моральный климат за экватором оставляет желать лучшего. Мореплаватель Авель Тасман писал в середине семнадцатого века: «Южные земли — антиподы во всех смыслах: что у нас предосудительно, здесь похвально, что у нас преступление, здесь высшая добродетель. На островах Южного океана процветают людоедство, разврат, колдовство, предательство, коварство, культы чудовищно жестоких богов и богинь». Церковные конгрегации после знакомства с отчетами гуманистов-миссионеров перестали настаивать на распространении слова Божьего в тропиках. С конца семнадцатого века миссионеры действовали самостоятельно, либо в интересах торговых компаний. Негативная реакция на работорговлю вызывалась не столько человеколюбием, сколько страхом. Знаменитый теолог Пьер Бейль писал: «Заселять Новый Свет неграми — этими детьми антихриста, значит готовить пришествие самого их прародителя». Эти слова имеют определенное основание: африканские негры, соблюдая внешнюю христианскую обрядовость, моментально распространили на островах Карибского моря и в южных американских штатах кровавые культы своей родины.
«Чем дальше к северу, тем ближе к источнику жизни», — писал английский мореплаватель Джон Девис (XVI в.). Барон Людвиг фон Гольдберг, очень своеобразный географ (XVIII в.), в книге «Северная Индия» (1765 г.) высказался следующим образом: «Средоточие жизни парадоксально, любые системы здесь бесполезны. Путешественник замерзает в лютом холоде арктических льдов. Замерзает и… просыпается в сапфировых долинах Северной Индии — Гипербореи. На берегу прозрачного, словно хрусталь, океана люди строят корабли для плаванья в Гелиодею — сказочный материк Солнца».
Важный момент альтернативной географии: фон Гольдберг видимо полагает, что Гипербореи достигает «охема» (тело души) после гибели физического тела. Однако от Торфина Карлсона до Мак Клинтока считалось вполне вероятным добраться до сказочного Винланда викингов, за который ошибочно принимали берега северной Канады, так сказать, в привычном виде. Когда и где родилась легенда о феерических странах за гранью полярных льдов, определить весьма непросто. Эта легенда волновала воображение вплоть до двадцатого столетия. В «Путешествии капитана Гаттераса» Жюля Верна, одержимый полюсом герой и его спутники потрясены неистовой жизнью «свободного моря» восьмидесятых широт: «Какая красота, какое разнообразие, какая неистощимая производительность природы! Как удивительно было видеть все это так близко от полюса!» И далее: «Мириады черных, белых, желтых, радужных птиц совершенно затмили небо и осветили море сиянием крыльев».
Но в мире есть иные области, Луной мучительной томимы, Для высшей силы, высшей доблести Они навек недостижимы [48]Ледяные морские безлюдья за тропиком Козерога, отраженные в дневниках Джеймса Росса и Белинсгаузена, южное полушарие, дальний юг. Великие картографы шестнадцатого столетия — Гемма Фризиус, Ортелиус, Меркатор — долго спорили касательно формы и протяженности пространства за экватором. Вращение земли крайне сомнительно (в сущности, только после законов Галилея и Ньютона появился утвердительный ответ), значит сомнительна шаровидная форма. Не очевидна ли правота стоиков и неоплатоников: эманации единого — в данном случае, северного полюса как центра жизни — должны расходиться, затем распадаться в бесконечном Океане. Однако система координат, построенная на этой гипотезе и напоминающая уходящую в небытие паутину, явно непригодна для навигации. В результате вопрос был решен прагматически.
48
Н. С. Гумилев. «Капитаны».
И все же мифологема юга — «иной области», беспредельности смерти или инобытия не хочет уходить из «бессознательного».
Эдгар По холоден и точен: «Сообщение Артура Гордона Пима», скорее, судовой журнал, нежели роман: даты, географические координаты призваны как-то упорядочить и зафиксировать Хаос. Мореходные подробности, цифровые выкладки суть первые волны безумия.
Кошмар начинается за тропиком Козерога. Обычная жизнь сокращается, прекращается, когда на границе инобытия проступает странный корабль: «Никого не видно на палубе, пока мы не приблизились на расстояние в четверть мили. Тогда показались трое моряков — голландцев, судя по платью. Двое лежали на кватердеке на старом парусе, а третий стоял у бушприта, наклонясь вперед, и глядел на нас с любопытством. Крепкий, высокий, кожа очень темная. Он, казалось, призывал нас не терять бодрости, монотонно кивал и постоянно улыбался, обнажая ослепительные зубы. Его красный фланелевый берет неожиданно упал в воду, но моряк, не обратив внимания, продолжал кивать и улыбаться». Пока А. Г. Пим и его спутники возносили хвалу за близкое спасение, с корабля пошел ток чудовищной трупной вони. Черный бриг остался позади, только большая белая чайка села на плечи приветливого моряка и вонзила клюв в голову.
Инобытие встречает недвижной, тревожной тишиной, снегом цвета лепры и неестественными колоритами в туманно-землистом веществе суши и воды. Остров Отчаянья поражает роскошной зеленью, но увы, его склоны покрыты ядовитым лишайником саксифрагом. Последний остров, известный мореплавателям. Капитан отмечает дни и координаты в необозримой чуждости этих пространств.
Конец романа весьма напоминает каббалистическую версию дальнего юга: жизнь растворяется в «мертвом море», за древом познания и гостеприимной сферой Евы начинаются зловещие горизонты Лилит или Нифлсхейм скандинавского инферно:
«Беспредельный водопад бесшумно ниспадал в море с какого-то далекого горного хребта, темная завеса затянула южный горизонт. Беззвучие, угрюмая тишина. Яркое сияние вздымалось из молочной глубины океана, сверху падал густой белый пепел, растворяясь в воде… Только ослепительность водопада проступала во тьме все более плотной». Вспомним роскошь птичьих стай северного «свободного моря». А здесь: «Гигантские мертвенно белые птицы врывались в темную завесу с криками „текели-ли“. Нас неотвратимо несло в бездну водопада. И тут на нашем пути восстала закутанная в саван человеческая фигура — ее размеры намного превышали обычные. И ее кожа совершенной белизны снега…».
Мы немного поразмыслили о библейской оппозиции «жизнь-смерть, север-юг», дабы представить многообразие возможных мировоззрений. После Галилея, Декарта и Ньютона пространство утратило интенсивные жизненные колориты и превратилось в математическую протяженность. Квадратный километр всеяден и спокойно вмещает вакуум, митинг, дикий лес, кладбище и ресторан. Отчужденная одинаковость подобной «протяженности» предполагает одинаковость социального восприятия, где индивидуальные качественные особенности в расчет не принимаются.
Новая география превосходно иллюстрирует самодовольство современной тоталитарной науки. Историки, изучающие работы Эратосфена, Исидора Севильского, Марко Поло или Джона Мандевиля, тщательно отделяют «зерна»(гениальные прозрения, совпадающие с тенденцией современного познания) от «плевел»(вымыслы, непроверенная информация). Сие очень наглядно в картографии: если на античных и средневековых картах конфигурации береговых линий, рек, лесов и пустынь более или менее приближаются к «реальности», это хорошие и прогрессивные карты, которые «намного опередили свое время». И редко кому приходит в голову, что эти карты отражают совершенно иное восприятие мира.
Запад как предвестие Востока
Мы рождаемся язычниками и только лет через десять попадаем в когти социальной или небесной номенклатуры. Поначалу, обожженные крапивным огнем, испуганные синими глазами жабы, исколотые боярышником, мы бродим по лугам и лесам вполне боязливо. Но попадаются хорошие, дивные дни: удар ослепительного дождя в молодой листве, гусеница пьет воду из копытцевой ямки, шмель врезается в одуванчик, бородатый голый человек рыдает, уткнувшись в ольху, иволга хохочет на розовой заре.