Веселая наука. Протоколы совещаний

Головин Евгений Всеволодович

Мужчина, кто он? Эмбрион в лоне матери ночи, универсальный солдат, сперматозоид среди миллиардов собратьев? Строка «Я — раб, я — царь, я — червь, я — бог» констатирует паническую сумятицу нового человека. Страх будущего, страх смерти довлеет ему. Подобный климат хорош для Достоевского, Кафки, Селина, Сартра, но никак не для волшебной сказки.

Парацельс писал в Mysteria magna: «Натура, космос и все его данности — единое великое целое, организм, где все согласуется меж собой и нет ничего мертвого. Космос — пространная живая сущность. Нет ничего телесного, что не таило бы в себе духовного, не существует ничего, что не таило бы в себе жизни.

Жизнь это не только движение, живут не только люди и звери, но и любые материальные вещи. Нет смерти в природе — угасание какой-либо данности есть погружение в другую матку, растворение первого рождения и становление новой натуры».

Подобное мнение предполагает насыщенность четырех космических стихий жизнью бесчисленных разнообразий. В работе Opus paramirum Парацельс рассказывает об элементалах, о саламандрах и фламмарозах огня, сильфах воздуха, ундинах и тритонах воды, гномах и хтонах земли, о диэмеях драгоценных камней и т. д. Чуть позже Парацельса великий французский поэт Пьер Ронсар издал «Гимн демонам»:

Quand l’Eternel bastit le grandpalais du monde, Il peupla de poissons les abysmes de l’onde… Когда Всевышний создавал мироздание… Он населил водную бездну рыбами… Людьми — землю, воздух — демонами, а небеса… Ангелами, дабы не оставалось пустот во Вселенной.

Согласно Ронсару, ангелы интеллектуальны и бесстрастны, знание прошлого и будущего присуще им изначально. Демоны живут в плотном воздухе близ луны, обладают огненно-воздушными телами и умеют принимать множество обличий, превращаясь «в кентавров, змей, птиц, людей… блуждая от одной формы к другой».

Сказочное пространство суть твердый, гибкий, пронзительный, исчезающий, зеркальный лабиринт со множеством углов и провалов, каменных болот и плавучих дворцов, что распадаются на облачных монстров и розовые туманы, где призрачный герой может сказать возлюбленной словами Поля Элюара: «На небе твоих слов твои губы звезда».

Классический вопрос: «Кто мы? Откуда пришли? Куда идем?» — иррелевантен относительно персонажей сказок. Сон и явь теряют границы, равно и так называемое «потустороннее». Этнограф и географ запутаются в народностях и областях этого дисконтинуума. Глубинная психология определит архетипы, но что толку? Синяя Борода или Снежная Королева, понятно, архетипы, но слишком уж неуловимые для формулировок. Отсутствие полюсов не разрешает сколько-нибудь дельной навигации. Сказителю остается повторять старую песню про добро и зло и теоретически рассекать фантазию этими оппозициями.

Фантазия.

Субстанция, аналогичная фанетии или гиле. Для неоплатоников Сириана, Синезия и Плутарха Афинского фантазия — место встречи десяти органов чувств — пяти мужских и пяти женских (это несколько напоминает переплетение пальцев правой и левой руки). Парацельс называет десять органов чувств patres и matrices. Женское восприятие характеризует жителей земной стихии, то есть всех нас. Мы пассивно видим, слышим, усваиваем, не в силах игнорировать навязчивые данности. Пробуждение активного восприятия дает шанс на просветленную жизнь амфибии, нелогичной и нестабильной. Акватические фантомы концентрируются в смуглые статуи, троянская битва застывает кораллами, инферно проплывает лучезарным облаком. Потом испуганное активное восприятие прижимается к материнскому лону, однако земная стихия теряет надежность.

И уж прошлое кажется странным, И руке не вернуться к труду, Знает сердце, что гостем желанным Буду я в соловьином саду

Герой поэмы Александра Блока, услышав призывный крик осла, «находит в себе силы» вернуться к тяжкой работе, но увы… поздно, работа отвернулась от него. А в «соловьиный сад» теперь уж наверняка предателя не пустят. Обычное состояние поздних романтиков: ненависть к действительности, страх мечты.

Между стихиями воды и земли, между странами активного и пассивного восприятия протянулась теоретическая пелена позитивизма, основанная на само собой понятном абсурде субтильного тела души, на некой прочной, фундаментальной базовости [77] . Отсюда знаки равенства, неприятие оригинального, индивидуального, грубые приближения, совершенно дикие допущения. Глаза в основном видят правильно, однако иногда скандально ошибаются. В сумерках можно перепутать змею с веревкой, принять клочья болотного тумана за привидения. Но глазам человеческим (про гиен или павлинов мы не знаем) присущ весьма пагубный дефект: они видят движение солнца, которого нет и неподвижность земли, которой нет. Следовательно: необходимо внедрить в любого субъекта вертучую шаровидность земли и неподвижность угасающего солнца.

77

«Надо встать, наконец, твердой ногой на твердую почву», — сказал П. И. Чичиков в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя.

В результате этой и тысячи других похожих операций живой человек с детства «выпрямляется» в теоретическую модель человека. Стандарты, штампы, копии. Школы, колледжи, университеты. Воспитатели и наставники. Отец и мать.

Мне нравится бэксайд этой женщины, которая подбирает с пола рассыпанный горох, но совсем не по вкусу, когда она гонит меня в магазин или в школу; мне нравится этот мужчина, дарящий мне велосипед, но я содрогаюсь при виде его волосатой груди и кривых ног.

Обреченность слушать нотации и выговоры.

Терпеть формирующие пальцы, что считают меня пластилином, потом, лет через тридцать содержать обладателей этих пальцев, злое, сумасшедшее старье. А потом откуда известно, что именно они — мои родители, отец и мать? При зачатии я свечку не держал, при родах я свечку не держал, при сосании груди тоже.

Ловушка «само собой разумеется». Наблюдая беременных женщин и грудных младенцев, правомерно заявить: это сравнение, косвенное, а не прямое доказательство, поскольку я не помню материнского чрева, материнской груди.

Следовательно, мир — мое представление или лучше: нечто возбуждает мои органы чувств и результаты подобных встреч сознание интерпретирует так или иначе. Солипсизм в стиле Джорджа Беркли? Немного есть и это еще хорошо, ибо надо быть совсем отчаянным, чтобы посеять в сердце слова Майстера Экхарта: «Бог создал мир через меня, пока я пребывал в бездонных глубинах Божьих». Вопрос о физиологических причинах рождения важен для общества, но не для индивидуального развития. Семья, род, национальность, раса привязывают нас к религии, мировоззрению, обычаям, хронологии современников — только и всего. Из атрибутов данной манифестации, вероятно, важней всего — пол и язык, да и они проблематичны. Если мы чувствуем глубокую симпатию к своему полу и родному языку, это серьезно, если же нет, если тот или иной язык нам безразличен, а наш пол более или менее нейтрализован оппозиционным полюсом души, тогда… мы «посторонние», «граждане мира», предоставленные собственному усмотрению.

В последнем случае субъективно-идеалистические медитации зажгут интерес в наших глазах. С какой целью? Для крайне опасного мистического пути. Освобождение от социума — дело тяжкое, ступени, ведущие в сторону микрокосма, скользки, обрывисты, опасны. Еще хорошо, если во мнении воспитателей и компатриотов мы прослывем оригиналами и чудаками, куда хуже подозрение в аутизме и душевной болезни. Мать предпочтительней, поскольку отец, нетерпимый к плавной расслабленности, поместит нас в сумасшедший дом.