Шрифт:
Annotation
Дурчук Я.
Дурчук Я.
Весеннее озарение
Ранняя весна, нагрянувшая в бескрайней череде зябких серых дней, сверкающим солнечным светом и, вместе с ним, долгожданною оттепелью, вполне оправдала грезы городского мирка. Яркими летними красками: зеленью, синевой неба и лазурной гладью отпускных побережий; зноем и тенистой прохладой блеснуло вполне обозримое будущее, но, вопреки, ближе к вечеру тяжкая хмарь вновь опустилась на город. Гнетущий зябкий сумрак окутал центр его, поглотил горстку однотипных жилых домов и предстал, между прочим, пред окнами, средних этажей, стандартной квартиры, где в кабинетной задумчивости прибывал отец вполне типичного семейства. Тогда-то и охватила его, нагрянувшая тяжким озарением,
Прозрение пришло к Андрею Андреевичу, конечно, не вдруг. Странный и неоднозначный разговор, подслушанный, однажды, будто бы невзначай, подтолкнул к размышлениям. С тех пор отец семейства бережно вынашивал зреющий плод этой, ныне ужаснувшей идеи; накапливал, впитывая урывками необходимую информацию, выуживал ее из окружающего мира: из разговоров, из сплетен, из простых совпадений, из мира музыки и кино и из хода собственных размышлений. Так или иначе, некогда мизерное неощутимое семя туманных подозрений, обретшее благодатную почву в таинственном смысле послушанных слов, выросло, наконец, в голове Андрея Андреевича во вполне осязаемую, округлую, местами, будоражащую форму и, как подобает, с предрасположенностью к крикам, воплям, стонам, к содроганиям и даже слезам появилась на свет, избавив отца семейства от последних сомнений. Он, пораженный логической простотой и несомненностью народившегося умозаключения вскочил с кресла, в котором доселе задумчиво занимал полулежащее положение и пробежался по комнате, умственно расставляя последние точки в запутанном деле. Мимо, слева от мыслителя, пронесся старый дубовый стол, заваленный всевозможным хламом и черный кожаный, местами потертый диван с парой родственных ему кресел по правую. Безжизненный камин, застывший в стене памятью прошлых эпох остановил его ход. Высокие потолки, обои, паркет и старая мебель, большой шкаф, переполненный книгами, нависший вековой мудростью, над рабочим местом хозяина; расписные карнизы - все эта атрибутика бережно хранила обстановку уходящих времен. Андрей Андреевич остановился, задумчиво, на несколько секунд, круто развернулся и просеменил в обратном направлении к высокому окну с видом в наружный вечерний, темнеющий мир. Оперившись руками на подоконник, он, с минуту, взирал на грязную и унылую улицу, вздохнул и медленным уже спокойным шагом вернулся к столу.
– Да, - со всхлипом ухнулся на рабочее место Андрей Андреевич, - все так!
Словно забывшись, открыл ящик стола и, отрешенно глядя перед собой, вдаль, куда-то вне жалких пространственных ограничений кабинетных стен, вынул подарочную коробку сигар, приоткрыл ее, запустил внутрь пальцы, чуть покопавшись, извлек толстую, коричневую ее обитательницу и, так же отрешенно подвел к носу, внимательно ощупал, от тонкого края, к толстому, усами, сухую шершавую кожицу и довольно посопев, уж было преподнёс к губам, но, не успел воспользоваться заманчивым обстоятельством. За секунду до момента соития с терпким и ароматного кончиком соблазнительницы, Андрей Андреевич, вернувшись взором из заоблачных далей, взглянул на нее с некоторым сожалением или, даже, с призрением, небрежно водрузил на место и с шумом забросил коробку глубоко в ящик стола.
– Где он шатается в такое время?
– крикнул он без церемоний, из далей кабинета в залу, человеку, привыкшему, за годы совместной жизни, сносить все его прихоти и причуды, - и, главное, с кем?
– Ну, где... Гуляют, наверное, с Сергеем, - вздохнула супруга, чуть слышно, не отводя рассеянного взора от экрана телевизора.
– Вот-вот. С Сергеем! Тьфу ты!
– уловил сказанное, острейший до интересных моментов слух Андрея Андреевича, - Воспитала не понятно что... Куда ты глядела все эти годы?
– прикрикнул супруг, торопливо ступая в комнату, где, застыв в не отдалении, смерил надменным взглядом, поочередно, супругу и телевизор.
Просмотры сериалов не очень-то увлекали отца семейства - в этой жизни виртуальным сценам он предпочитал реалистичные и осязаемые.
– Все сериалы смотришь, вместо того чтобы сыном заняться!?!?
– попробовал раскрутить очередной акт семейной драмы супруг.
– Сыну двадцать лет уже, слава Богу, пускай себе гуляет!
– невольно сорвался с губ наполненный логическим умыслом протест, неминуемо призывающий разгоряченного оппонента к словесной схватке.
В следующее мгновение Анна Аркадьевна осознала ошибку, замолкла и попыталась абстрагироваться от заковыристой, бестолковой и бесполезной перебранки: напряженно уставилась в телевизор, усиленно нащупывая выскользнувшую на миг незамысловатую сюжетную линию. Как правило, в моменты активности главы семейства, Анна Аркадьевна, как человек, сговорчивый, уравновешенный и умудренный многолетним опытом, предпочитала не лезть на рожон и прибывать в состоянии некой нирваны. Она, аскетически отрекаясь от мира, вставляла, тайком, беруши, неизменно хранящиеся в кармане халата и, прикрывая глаза, погружалась в мир собственных мыслей: блуждая, как правило, в замкнутом пространстве памяти. И вот, пока фрагменты прожитой жизни, в душещипательных своих мелочах, безмолвно и незримо для всех, кроме нее одной, мерцали тусклым светом на потемневшем от времени, холсте воспоминаний, в семейном гнездышке разворачивалась насыщенная звуковой окраской психологическая драма. Заодно с воплями и нравоучениями раздавался грохот роняемых предметов, хлопки дверьми и топот ног, блуждающего, под впечатлением нахлынувших эмоций, по комнатам хозяина. Анна Аркадьевна устало открывала глаза и мутно, сквозь пелену глядела в телеэкран, где мужественный, великолепно сложенный красавец - герой сериала, в страстном пылу очередной перебранки,
"Ах, - думалось ей, - сколько же натерпелись они, несчастные, за историю человечества, сколько вынесли деспотичных выходок вторых своих "половинок". Сколько пережили побоев, издевательств, сколько брани недовольных жизнью, вечно недооцененных обществом, не готовых к старости степенных, с виду, мужей... А ведь, наверняка, все начиналось когда-то, ах, так романтично... Сколько волнений, сколько надежд, сколько радости сулил каждой из них долгожданный брак..."
Веки ее вновь ленно опускались, но, пред глазами, в темноте, лишь мелькала ненавистная истерично настроенная мужская фигура, отвешивающая пощечины и уже не возникало светлого желания волнительно вспомнить ушедшие годы...
Но, не спешите отчаиваться, Анна Аркадьевна! Были ведь, были, черт подери, счастливые дни! Крепитесь! Бытовала в миру молодая жаркая страсть, пестрили радостные моменты взаимной любви, имелась и судьба, похоже, приписанная свыше, и, конечно же, идущий в ногу с нею, очаровательный романтизм. Ведь было все это, было! И, пожелтевшие фотокарточки в семейном альбоме хранят доказательства тех славных пор! Там, в навеки ушедшем прошлом запечалились Ваши счастливые, любящие жарко друг друга лица, фигуры застыли навек в едином сплетении! И Андрей Андреевич, в свое время, показал себя сравнительно неплохим мужем, прожил с Вами довольно долгую, в меру счастливую совместную жизнь, зачав, совместно, дочь и младшего, довольно позднего сына.
Конечно, в последний десяток преклонных лет, отец семейства нутром ощущал подстерегающую не в отдалении старость; наблюдал рядом сохнущую из года в год супругу; в душе, несомненно, ощущая себя довольно моложавым мужчиной, с резвостью полного сил самца, имел, на стороне, молодую любовницу. Порой был весел, порою груб. В семейном кругу, все чаще хранил хмурое, гробовое молчание, поддерживая равновесное тепло очага вспышками нравоучительной истерики.... Впрочем, Вам, Анна Аркадьевна всегда хватало, домашних забот ровно на столько, чтобы не углубляться в психологические тонкости характера и поведения молодящегося мужа, и пассивно плыть по течению, не споря с природой. Так, постепенно, супруг, будучи в хозяйстве, более сильным звеном, принялся, с неуклонным ходом времени, воспринимать Вас, законную супругу, скорее как неотъемлемую часть мебели, как всего лишь престарелую домохозяйку, не испытывая более ни тени дружбы, ни доли былого тепла, ни капли нежности и понимания, ни жалкого подобия влечения мужчины к женщине....
Мда. Вот и нас охватило чувство печали и последующая за ней досада на проказницу судьбу, что не наградила Вас, Анна Аркадьевна, минуя период жалкого увядания, удобным образом бесформенной, властной, крикливой, мужеподобной бабищи, а суженного, Андрея Андреевича не превратила вовремя в немощного, вечно подвыпившего, безвольного старика.... Безусловно, так было бы лучше для всех нас, но.... В силу сложившихся жизненных обстоятельств и склада ума, Андрей Андреевич сформировался и изо всех сил старался держаться впредь, на плаву океана жизни зрелым, властным начальником, привыкшим сильной рукой, подолгу службы и характера, колыхать на волнах людские судьбы, создавать, наслаждаясь то силой, то нежностью штиля, в округе своей, бури, шторма и туманы.
Можно понять супруга Вашего, можно, Анна Аркадьевна, и с грустной молчаливой улыбкой все так же, как славно умеете Вы, прибывая в чудесной нирване, смиренно прощая, стерпеть и эту, очередную его истерику. Представьте себе, как, в очаровательной переменчивости сезонов, неукротимо бежали к преклонной старости дни, месяцы, годы, и Андрея Андреевича все чаще преследовало предчувствие той жуткой поры, когда трясущиеся старческие руки, лишившись сил, не смогут более твердо ставить, в тетради жизни, заветные жирные точки; когда, цветущее младое поколение, по новым законам орфографии, возьмётся, по своему, исправлять их на знаки восклицательные, вопросительные и, даже, на ненавистные запятые; когда мир вовсе перестанет считаться с персоной Андрея Андреевича и вот упадок мужской силы, был того наилучшим предзнаменованием. Таким образом, в скорм времени, отец вашего семейства дерзал потерять одну из немногих, ярких и пылких, оставшихся в жизни отрад, отдушину, обдающую крепким ветерком мужественности: навеки утратить в беспощадной старости очаровательную свою любовницу. Конечно, она могла бы остаться с ним рядом, поддерживая его, шагающим по жизни, по-прежнему радуя в тех, пусть загадочных, интимных делах влиятельных, богатых импотентов, долгое время еще, напоминая о цветущей зрелости, но, ожидаемо, естественно и неотвратно, нагрянула отставка по службе. Почетная пенсия явилась в праздничном, цветастом наряде, увешанная заслуженными наградами, с букетами, с натянутой маской счастья, скрывающей черный глубокий траур. С ней вместе ступала новая эра, эпоха декаданса, знаменитая многим мужьям, впрочем, по слухам, самые примерные из них, зачастую, встречают ее как должное, порой, как награду, как подарок спокойствия и умиротворения. Андрей Андреевич повстречал ее мучительно, как надвигающееся бессилие, но, все же, отчаянно постарался удержаться на плаву, в клокочущем море общественных прений, где, между прочим и столкнулся лицом к лицу с затаившимся в глубине подозрением. Крепко ухватившись за него, решил, вмешавшись, развеять сомнения, раскрыть порочную тайну и.... Быть может, исправить упущенную ошибку молодости, или даже ошибку природы; или же изменить ход событий или даже течение бытия.... А может быть, в особенно унылый день, просто опустившись где-нибудь в парке, на холодную землю, зарыдать от бессилия, заплакать от несогласия и отчаяния; или даже геройски смириться.... Впрочем, не важно. Будущее скрывалось от Андрея Андреевича за непроглядной пеленой ограниченности человеческого мышления, за всевозможными мелочами, влияющими на вероятности развития событий, а вопрос, проблема, стояли ребром и требовали, нуждались в неотложных решениях и давали возможность чувствовать себя деятельным, молодым и значимым.