Весна незнаемая, кн. 1: Зимний зверь
Шрифт:
Огнеяр ненадолго остановился посреди горницы, подумал и продолжил, уже не стараясь держаться кощунного склада речи:
– Я так думаю, Вела-матушка поусердствовала, на ум его наставила, чтоб ей место пусто было. И научила она его раздобыть Чашу Судеб, ту самую, что в Макошином святилище на реке Пряже хранилась и к которой весь род людской ходил свою судьбу узнавать. Как уж он ее раздобыл – не знаю, у меня тогда другие заботы были. Короче, раздобыл он Чашу Судеб, принес ее в священную рощу у Славена. И в Медвежий велик день, как пришла весна и Леля к нему явилась, грохнул
Огнеяр досадливо хмыкнул, и Веселка без труда догадалась, что очень долгое время он, думая о тех событиях, называл княжича Светловоя всякими разными словами, но никак не «сердешным».
– Ну, вот! – Огнеяр махнул рукой в знак того, что добавить нечего. – Леля с ним навек осталась, у него теперь в роще вечная весна, а ни в другие земли, ни назад к богам Леле теперь дороги нет. А осколки я подобрал. Может, думал, пригодится. Да, видно, зря! Что с них теперь?
Веселка с сожалением посмотрела на тусклые глиняные черепки в ларце, лежащие мертвой бесполезной грудой. Толку от них и правда было немного. Но и от тех, что золотились у нее на коленях, толку не многим больше. Особенно здесь, в Яви. Свою силу Чаша Годового Круга обретет в Прави. Но сначала ее нужно собрать до конца.
Совершенно не в ту сторону отправился Громобой за пропавшей весной: идти надо было не на юг, к дебричам, а на запад, к речевинам. Теперь она знала имя того, кто похитил богиню весны на самом деле. Но что это изменило? Любопытно, да и все. И его имя, и черепки обеих чаш, погибших по вине княжича Светловоя, казались равно бесполезны.
– Собирай свое приданое! – Огнеяр кивнул на осколки у нее на коленях. – Пойдем!
– Куда? – хором спросили Веселка и Милава.
– В святилище. К Веле. Что-то же она хотела, когда Перунова сына ко мне посылала!
– Но как же ты ее услышишь?
– Теперь услышу! – убежденно ответил Огнеяр. – С ней вместе услышу. Уж если она тебя оживила, то Велу и подавно.
Он подошел к княгине и ласково погладил березовые листочки у нее на волосах. За время этой беседы они немного поблекли и опустились, словно на них повеяло первым холодом подступающей осени. У княгини был грустный вид.
– Когда вернусь – не знаю, – тихо добавил он. – Может, далеко идти придется. Но хоть бы не попусту…
– Что же ты хочешь делать?
– Вот хочу у Велы спросить, что теперь делать. Не в жертву же ее приносить, как мои старички возмечтали!
У крыльца Веселку ждала белая лошадь с золоченым седлом и уздой. «Зачем?» – хотела спросить она, но князь Огнеяр двинул бровью, и она послушно позволила двум кметям подсадить ее в седло. Рядом с Огнеяром она испытывала одновременно растерянность и воодушевление, как ни странно такое сочетание: его присутствие лишало ее воли и ясности рассудка, но зато внушало уверенность, что он сам отлично знает, что ей делать, и ей нужно полностью ему довериться.
Народа во дворе и на улице за воротами даже прибавилось, и князя с Веселкой встретили бурными криками. Лихорадочное оживление толпы казалось не столько радостным, сколько тревожным и даже жутким. «Как
Но страха не было. С высоты седла глядя в изумленные, тревожно-радостные лица чуроборцев, она нередко ловила и сочувствующие, сожалеющие взгляды. И этим лицам Веселка улыбалась, приветливо кивала, словно хотела утешить. Не жалейте меня, добрые люди. Жертва уже принесена, принесена давным-давно. Я и сама не заметила, как это случилось. Капля за каплей дух мой поднимался к божеству, и я не уловила грани, за которой от человека уже оставалось слишком мало. Это мое благословение или мое проклятие, но это – моя судьба, и тут ничего нельзя изменить.
Ехать оказалось не далеко – святилище стояло в самом Чуроборе, на одном из пригорков. Во дворе уже пылал огромный костер, несколько Велесовых волхвов в косматых накидках и с ожерельями из медвежьих клыков стояли перед воротами. Но князь Огнеяр, сам ссадив Веселку на землю, тут же взял ее за руку и повел в хоромину, свободной рукой отмахиваясь от волхвов. И они отстали: как видно, здесь привыкли, что сын Велеса лучше знает, как угодить Подземному Пастуху.
Темнота внутри храма ужаснула Веселку, и она невольно встала, даже уперлась ногами в землю: что-то внутри нее сопротивлялось, не пускало перешагнуть этот порог.
– Пойдем! – властно сказал Огнеяр и с силой потянул ее за собой к порогу: он понимал ее испуг, но знал, что его необходимо преодолеть.
– Нет, нет!
На глазах Веселки внезапно выступили слезы ужаса, все внутри похолодело, и она бессознательно потянула свою руку назад. Тот ужас, который она пережила в хлеву прямичевского святилища, перед Велой, у которой вместо лица была чернота, охватил ее с той же силой – она снова ощущала себя на краю губительной пропасти, прямо в которую ее принуждали шагнуть.
Огнеяр вдруг поднял свободную руку и двумя быстрыми чертами нарисовал на ее лбу невидимую резу, имя которой – Нужда. И Веселка успокоилась. Ее воля замерла, страх погас – она лишилась свободной воли и готова была идти в Нижний мир, знак власти которого теперь был на ней. Все чувства в ней умерли, теперь она без трепета, с покорностью смотрела на дорогу своей судьбы. Огнеяр перевел ее через порог, и двери храма закрылись за ними.
Было совершенно темно, и Веселка сама вцепилась в горячую руку Огнеяра. Ее широко раскрытые глаза не могли уловить ни единого проблеска света, со всех сторон ее окружала сплошная черная пропасть, та самая пропасть, что уже не раз на нее зарилась: в святилище на прямичевском вымоле, потом возле дуба, когда Моровая Девка пыталась утянуть ее за собой… Казалось, сама она растворяется в этой тьме без остатка. Это – как смерть, к которой она пришла, исчерпав свой земной путь.