Вестник в старом мире
Шрифт:
— Замечательная вещь, жаль что не по карману. Нужно осторожничать с пулями при зарядке, а так отлично, — Захарченко взял Вадима под локоть и отвел в угол мастерской, — Ты за сколько думаешь продавать?
— Рублей за двести.
— Говори триста, не прогадаешь. Я бы за такой на Кавказе, эх. А мы всего четыре сделали, — Захарченко замолчал, а Вадим не стал спрашивать.
— Ладно, парням раздай старые пистолеты, нам с тобой по револьверу.
***
Этого средней руки бандита в криминальном мире Петрограда называли Седым.
Внутри деревянного помещения между бочек с алкоголем и опиумом, популярным в высоком обществе, громко спорили стриженный под котелок мужчина в перевязанном веревкой кафтаном и тонкий как кость франт.
— Ты, ты, ты знаешь что просишь? — задыхался от злобы Седой, нервно ущипнув каштановую бороду, — Я и так потерял девяносто тысяч! Девяносто! Но это только наличными, а еще же драгоценности. Мне недавно принесли зеркало в полный рост в серебряной, нет в золотой оправе. Ох, горемыка я, горемычная!
— Господин Седой, мой знакомый назвал точную сумму, от себя замечу, что он не собирался торговаться. То, что мы дадим вам людей, это и без того жест доброй воли, в честь былого сотрудничества, — франт скупо улыбнулся и шмыгнул раздраженным носом. Он говорил на ломаном русском с сильным ударением на "р".
В свете масляных ламп его тонкое лицо с торчащими носом и скулами напоминало рыбу-меч.
— Чертовски дорого! Вы пользуетесь тем, что человек в отчаянии, — Седой ударил ребром руки по открытой ладони, — Хорошо, будут вам деньги, сэр Жорж.
Когда британец ушел, Седой вышел из старенького склада на пристани и выругался:
— Черт не русский.
По Седому ударили сильно, но он выстоял. Его бойцы утром приезжали к фраеру, который занял контору старого Семен Семеныча, того еще жука, но уважаемого в их тесном сообществе. К новеньким везде относились осторожно, особенно к залетным. Седой и не послал бы своих людей, если бы не решение Старших. Они люди серьезные и дела вели серьезно: вот закрывали глаза на его махинации с подделками.
Навстречу Седому вышел рослый детина с торчащим из шинели пистолетом.
— Корабль готов к отплытию.
— Пойдем утром. Еще не все выгрузили, — Седой достал трубку и набил ее кисловатым турецким табаком.
— Мы это, семьи в трюм посадили.
— К китовому жиру? — замер Седой, высекая искру.
— Ну не подожгут же они его, — детина пожал плечами, — Может, их это, на дно.
— Но, но! Дам я тебе "на дно". Как мне потом жидов заставлять работать? Ничего, помогут англичане, отберем мастеров назад. Ты уверен, что они сидят за городом?
— Мертвяка и бывших дружков Семен Семеныча несколько раз видели на дороге к селам.
— Мда, — Седой поднялся на быстроходный трехмачтовый клипер, чтобы с палубы следить за погрузкой. Опиум и другие вещи он оставлял в столице, вывозя только то, что мог продать в британской метрополии.
Под нужды бандита отвели отдельную каюту, чуть меньше капитанской. Седой зажег свечу и сел у зеркала. Под глазами висели мешки, кожа шелушилась. Он устало похлопал себя щекам, снял парик и отклеил бороду. Весь образ русского мужика Седой разработал для знакомства с Новгородскими торговцами староверами. Собственно на их корабле он сейчас и находился.
***
На пыльном чердаке скрипнуло окно. Капитан Захарченко мучался с подзорной трубой, рассматривая в нее склад и пришвартованный корабль. Он смотрел то одним, то другим глазом через мутное стекло, считая людей.
— Так, их пятнадцать.
— Уверен? — зевнув спросил Вадим.
— Нет, но лучше не скажу. Можешь сам попробовать.
— Уволь, кто из нас опытный вояка?
— Так ты же поручик.
— Уволен по ранению.
— И ранение мешает тебе смотреть?
Вадим только похлопал рыбьими глазами, которые слегка светились в темноте чердака. Пенсне и дорогой костюм он оставил на базе.
— А, ну да.
Они спустились с наблюдательной позиции во дворик. Дул вечерний ветер, приносящий из порта запах рыбы и соли. У крытой телеги стояли бойцы в черных шерстяных водолазках и рабочих джинсах.
— Значит так, как потемнеет выступаем, — Захарченко натянул на лицо шерстяную маску с вырезанными в ней отверстиями для рта и глаз. Знаменитые балаклавы еще так не назывались, оставаясь просто странным требованием Вадима.
— Миша, кто у нас в отряде знает мореходство? — спросил Вадим у Захарченко.
— Ну, есть пара портовых, а что?
— Да ты видел, что корабль сильно просел? Он груженный. Я считаю расточительством оставлять такую жирную рыбку.
— Призрак, а не слишком? — Захарченко скрестил руки на груди, — Мы туда идем за Седым и семьями. И точка. Калечить моряков я не хочу.
— Хозяин барин, — Вадим примирительно поднял руки, — Шанс расквитаться я тебе дам, остальное по обстоятельствам.
Капитан не ответил. Он пошел загружать бойцов по телегам.
Солнце село, город окутала ночь. К крайнему портовому складу шли тени. У деревянного редкого забора дежурило двое, дымя трубками.
Из-за угла двухэтажного каменного дома вытолкнули самого молодого по прозвищу Ромашка. Он погрозил кулаком, прежде чем неровным шагом побрел к караульным.
— Уважаемые, подскажете, как пройти в библиотеку?
Два портовых мужика переглянулись, не найдя что ответить. Ромашка же отошёл в другую сторону от того угла, откуда пришёл.
— А что за библиотека? — на всякий случай уточнил караульный.
— Вы не знаете? Это такое чудесное место, где исполняются все-все желания.
— И у баб ноги до ушей, — закончил подкравшийся со спины Вадим.