Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
— Я отберу у вас, сир, все земли, которые вы забрали у моего отца.
Генрих II тогда только рассмеялся — потерять Аквитанию, Нормандию, графство Тулузское, все земли материка, многократно превосходящие размерами Остров-домен? Невозможно!
Элеонора знала, что ещё как возможно. Там кусочек, здесь кусочек… Глядишь, а через двадцать лет нет великого королевства Английского, разбросанного от Шотландии до Лангедока. Поэтому толстый умник Филипп обречён. Надо будет поставить свечу во здравие Конрада Монферратского, несколько лет назад предложившего Элеоноре безумный план. Тогда аквитанка
Есть Священная Римская империя, принадлежащая германцам, есть Византийская империя, наследница цезарей, так почему бы не исполнить мечту Старого Гарри и не короноваться однажды в Риме императрицей Британии и Аквитании? Генрих II из-за ссоры с Бекетом не довёл дело всей своей жизни до конца, а ведь он давно, ещё в 1170 году, короновал Генриха-младшего, хотел раздать всем сыновьям по королевству (Англию — сыну-тёзке, Ирландию — Годфри, Шотландию — Ричарду, а Аквитанию — Джону), а самому стать императором, возвышающимся над четырьмя королями… В дело вмешался Бекет и всё пошло прахом. Может быть, Элеонора вскоре подведёт черту под замыслами покойного мужа. Главное — обуздать Ричарда.
…Простецы с улиц Мессины приветствовали Элеонору радостными криками — она до сих пор оставалась для сицилийцев великой аквитанской герцогиней и матерью доброй королевы-вдовы Иоанны. Увильнув от пики наваррского рыцаря, к королеве подбежал нищий, отвлекая Элеонору от воспоминаний о прошлом, она стащила со среднего пальца массивный перстень и бросила его попрошайке. Пусть знают, что Элеонора Пуату щедра.
Стража у северных ворот Мессины, носивших имя святой Терезии, расступилась — они увидели аквитанское знамя и восседавшую на меланхоличном сером мерине полноватую розовощёкую особу с золотым обручем поверх вуали. Кем бы ни был европеец — англичанином, сицилийцем, кастильцем, венгром или германцем — у всякого из них невысокая добродушная бабушка вызывала искреннее уважение, ибо Элеонора Пуату уже пятьдесят два года, считая с 1137, находилась на вершине власти материка.
Лагерь английского воинства показался почти сразу. Скопище палаток, роскошных герцогских шатров, навесов. Десятки костров, солдаты рубят деревья в ближайшем сосновом лесу, поблёскивает оружие, слышны отнюдь не куртуазные возгласы… Элеонора не морщилась от доносившихся кабацких выражений. В эпоху молодости и Второго Крестового похода, когда она вместе с Людовиком Капетингом преодолела весь путь от блистательного Парижа до выжженной солнцем Палестины, приходилось слышать и более изощрённые речения. При нужде (не исключено, что таковая наступит весьма скоро) Элеонора могла загнуть и словечко и почище.
— К королю! — кортеж остановился возле белоснежного шёлкового шатра Ричарда. Королева-мать заметила, что рядом стоят несколько осёдланных вспотевших лошадей, следовательно, Львиное Сердце куда-то уезжал.
— Его величество занят, — робко попытался остановить надвигающуюся бурю один из пажей Ричарда, но Элеонора уже успела спуститься на землю из седла. — Король приказал мне никого не впускать, мне жаль, ваше величество…
— Прочь с дороги, щенок, — рявкнула королева-мать, распаляя себя перед грядущей битвой. Пажа просто сдуло. Будь на его месте Саладин, летел бы до самого Багдада.
— Распорядитесь, чтобы дам моей свиты и рыцарей королевства Наварры устроили, — куда-то вслед молодому дворянину приказала Элеонора и отодвинула полог шатра, над которым развевалось знамя святого Георгия.
Так и есть. Вся компания в сборе. Ричард, Бертран де Борн, герцог Йорк, барон Жоффруа де Лузиньян — старший брат неудачника Гвидо, граф Анжуйский, ещё трое или четверо напыщенных личностей по уши в гербах и бархате.
— Всем — вон! — яростно, но очень тихо бросила Элеонора Пуату. — Шевалье де Борн, к вам это тоже относится. Быстро!
— Матушка! — вскочил Ричард.
— Вы слышали приказ королевы? — она произнесла эти слова таким тоном, что даже племяннику, герцогу Йоркскому, стало понятно — если станешь противоречить, слетит голова и никакой Ричард не поможет. Бертран де Борн предусмотрительно исчез первым. Через несколько мгновений в королевской палатке остались только любящая мать и почтительный сын.
— Ну? — набычился Ричард. — Бунт в Англии? Меня лишили короны?
— Я была бы счастлива, случись так, — стремительно начала атаку Элеонора. — Что вы себе позволяете, мессир сын мой?
— Я только проводил военный совет с моими друзьями, — будто оправдываясь, сказал король и тотчас понял, что налицо поражение: неверный тон избран с самого начала. Как только мать может столь быстро победить в словесном поединке?
— Где ваша сестра, сир? — Элеонора шагала вперёд, оттесняя Львиное Сердце к середине шатра. — Где Иоанна, моя старшая дочь? Во что вы втянули несчастную вдову?
Ричард наконец сумел взять себя в руки и ответил с наивозможным достоинством:
— Её величество королева Сицилийская отдыхает в предоставленном мною шатре. Иоанна крайне огорчена вероломством Танкреда, пожелавшего отобрать у неё наследство, принадлежащее английской короне, а, стало быть, и королю.
— Прошло тридцать лет с тех пор, как вы, мессир сын мой, произнесли первое слово! — воздела руки к небесам Элеонора. — И наконец научились обращать эти слова в доступную обычным смертным речь! Я не верю, что подобные мысли возникли именно в вашей голове! Кто подсказал? Отвечайте же!
Королева-мать сделала ещё шаг вперёд, а Ричард, который был выше Элеоноры почти на две головы, на шаг отступил.
— Законы. Законы Сицилии и Англии! — напряжённо ответил король. — Достояние двух супругов принадлежит только супругам и никому более…
— Ах, во-от оно что! — внезапно успокоилась Элеонора и присела на стульчик без спинки возле раскладного стола. Её тихий и насмешливый голос являл опасность куда более грозную. Когда королева мать несдержанно кричит, это не так страшно. — Смею заметить, сир, вам для начала следовало бы как следует научиться читать. Чтобы потом ссылаться на законы…
Королева-мать неожиданно мило улыбнулась (Ричарда передёрнуло, ибо за много лет он отлично изучил все хищные жесты возлюбленной матушки) и извлекла из рукава сюрко закрытую крышкой блестящую медную трубку, предназначенную для хранения свитков.