Ветер из Ига
Шрифт:
— Добро пожаловать, наследничек. Сладко не спал этой ночью?
— Сладко не спал, — в тон ему ответствовал Хаято, за спиной которого появились новые лучи-мечи.
— Решил отблагодарить меня черной ненавистью? Сыновний долг отдать сверкающей сталью? Подарить своему старику долгожданный покой?
— Отчего же не подарить? — Пятна переливались всеми цветами радуги, так, словно готовились взорваться. — Отчего же не дать человеку отдохнуть от дел, а то уж слишком сильно вы перенапрягаетесь в последнее время, отец. Все дела княжества на вас. — Он сделал выпад мечом, но Ким поймал
— И дела княжества на вас, и проблемы с синоби, да еще и молодая девица. Что бы вам, ваша милость, было не сидеть спокойненько в стороне, не нянчиться с моим младшим братом, не писать свои книги? Что, решили молодость вспомнить? — Новый выпад, белоснежный луч прошел по сверкающей диагонали, чуть было не зацепив выпирающий беззащитный живот Кима. Так что тот едва успел подвернуть под опасную заточку свой меч и рвануть в сторону, разоружая наглого наследника.
Меч со звоном упал на пол, пятна отступили в сторону, и тут же им на смену заступили еще два луча. На этот раз ситуация была сложнее, потому что Ким утратил способность видеть, реагируя только на сверкающие лезвия, которые, как маленькие молнии, полосовали пространство перед ним, обманчиво вертясь и норовя ужалить блестящими жалами.
Стараясь не выпустить из поля зрения блескучих пятен, Ким отражал удары, постепенно наступая и тесня невидимых противников.
— Одумайтесь, отец! Я не собираюсь сидеть до тридцати семи лет в офицерах, как это получилось с нынешним сегуном. — Интонация сына сделалась почти истерической, голос норовил сорваться, дав петуха.
Должно быть, Ким вылетел из комнаты, толкнул по дороге седзи, так что они заскрипели и затрещали, но до этого ли было князю?
Новый выпад сына, и новое отражение удара. Новая провокация, и новый достойный ответ. Позади остались убитыми или ранеными двое заговорщиков. Ким не мог, да и не хотел выяснять, что же на самом деле произошло с этими людьми.
Странная слепота по-прежнему не оставляла его, так что он мог только догадываться, в какие именно места ему удалось поразить мятежников своим мечом, обычно он свято верил в простую солдатскую истину о том, что в битве не стоит стремиться к тому, чтобы умертвить противника.
Нормальный человек, получивший рану в бедро и истекающий кровью, не будет биться с тобой, а постарается отползти в сторонку, дабы не быть затоптанным насмерть. Не будет кидаться на тебя воин с отрубленной кистью или временно обездвиженной рукой. А значит, нет никакого смысла целиться в защищенную панцирем грудь противника, ибо фиг ты ее достанешь за металлическими нашивками, бамбуковой броней или цельными латами, нет смысла пытаться нанести удар по голове. Потому что хорошо, если ошеломить противника ударом по шлему, а нет, сталь звякнет о сталь, и никакого положительного результата.
Поэтому самое милое дело — наносить противнику болезненный, но не смертельный удар и тотчас же идти дальше.
На этот раз Ким не понимал даже того, удалось ли ему убить заговорщиков, или кто-нибудь из них сейчас поднимется на ноги и бросится из последних сил на его незащищенную спину.
— Хаято?! — позвал он, беспомощно шаря перед собой мечом.
Темнота перед князем пульсировала и переливалась. Явно впереди готовили нападение.
Ким сжался, перекладывая меч из руки в руку.
— К вашим услугам, отец! — Новый выпад. Ким почувствовал, как сталь ужалила его в коленку, и заскрежетал от боли зубами. И тотчас сделал выпад вперед, крутанув в правой руке меч.
Нога жутко болела, но Ким запретил себе об этом думать. Без сомнения, скоро придет подмога, звон мечей не мог не достичь ушей придворных и слуг, еще немножко, и к нему на помощь придут его самураи. Хотя остались ли в замке его самураи, или все они перешли на сторону Хаято?
Дзатаки наконец почувствовал преграду, впереди пространство огласилось стоном, что-то рухнуло на пол.
И тут же князь услышал шаги на лестнице.
Не видя Хаято, Ким не имел возможности оценить причиненного сыну урона, но не спешил подходить к нему. Слепой — дивная мишень для зрячих. Впрочем, Ким был не просто слепцом, а слепцом с сюрпризом, с чем-то, отдаленно напоминающим прибор ночного видения. И на том спасибо!
Сразу же несколько человек ворвались в коридор замка за спиною Дзатаки, он обернулся, но, как и прежде, увидал лишь сверкающие мечи. Должно быть, следовало отступить от сына и встретить новых врагов, но он не спешил поворачиваться к предателю спиной.
— Бросай оружие! — послышался приказ, и тотчас открылась дверь с другого конца коридора, откуда, судя по топоту, вылетели еще несколько человек. Ким видел одни только мечи, но и этого было достаточно.
— Кто ты такой, чтобы приказывать самому даймё?! — вырвалось у него.
— Я приказываю вам обоим положить оружие на пол и не оказывать больше сопротивления, — сообщил тот же голос справа от Кима. В то же мгновение со стороны Хаято произошло какое-то шевеление, и один из мечей действительно грохнулся на пол, противно лязгнув.
Ким услышал обиженный стон Хаято и понял, что того только что обезоружили помимо его воли.
— Что ж. — Выходило, что пришельцы только что спасли ему жизнь. Ким вздохнул и с достоинством положил свой меч.
Тут же его окружили со всех сторон, сразу же несколько мечей метнулись к горлу князя. Ким был пленен.
Темнота уже не казалась такой непроницаемой, как вначале. Ким видел всполохи света со всех сторон и, разумеется, направленные на него хищные лучи-мечи, которые даже в такой ситуации невозможно было спутать ни с чем другим.
В общем, попал так попал. Ослепший и никому не нужный старик, у которого наследник уже, можно сказать, отобрал все, что тот имел. И еще не известно, как он поступит с его женой и наложницами, как воспитает, если, конечно, не побрезгует воспитывать, младшего брата.
Ох, об этом бы подумать заранее… а не играть в никому не нужное благородство.
Впрочем, ничего пока что более страшного не происходило, все так же в темноте сияли направленные на Кима мечи, но никто не пытался сделать шаг вперед, приблизив его смерть. Да и Хаято явно не настолько серьезно ранен, чтобы не покуражиться теперь над ним всласть. Ан, вот же, молчит.