Ветер над островами
Шрифт:
— Вот ведь ирод! — выругался Иван. — Без пристрелочных колотит, да еще на слабой трубке — от прикосновения рвется. Хороший канонир у них, видать.
Последняя фраза прозвучала предупреждением мне. Я его правильно понял — подбил горизонталь и, затаив дыхание, начал ловить момент. Горизонт то поднимался выше отметки, то опускался ниже, я пытался предугадать, сколько времени пройдет между моментом, когда я сам скажу себе «огонь!», и тем, как снаряд покинет канал ствола. Турки даже успели выстрелить по нам еще раз, опять с недолетом, хоть уже и меньшим, когда снова пальнул я.
Перелет должен был быть, а рвануло на мачте турецкой яхты, сбив мои расчеты, но вызвав отчаянный восторг нашего экипажа, который принял эту
Теперь была очередь преследователей, и они вновь дали перелет, совсем малый на этот раз. Если бы не небольшая ошибка в горизонтальной наводке, то могли бы и по мачтам влепить, осыпав нас осколками. Пусть снаряд и небольшой, но килограмм с лишним в нем точно есть, как мне кажется. Рванет как хорошая граната, вроде «эфки», а это немало. Надо бы маневрировать, по-хорошему, но на такой дистанции после двух-трех выстрелов упреждение на глазок брать не проблема, если резко курс поменять, а если чуть-чуть — так толку никакого, само судно как раз в величину погрешности. Зато и мне мешать будет ровно настолько же, а это значит, что вероятность того, что противник нас нагонит, только выше становится — пока весь расчет на то, что удастся выстрелить как-нибудь сокрушительно для врага.
Кстати, что там Иван про «слабую трубку» говорил? От прикосновения рвется? Она выставляется или как?
— Осколочно-фугасный! — крикнул я и наткнулся на непонимающие лица.
Привычка — страшная сила.
— Взрывной! — поправился я.
— Какую трубку? — спросил Иван, выхватывая снаряд из ящика.
— Слабую!
Иван схватил снаряд, каким-то ключом, выловленным из того же ящика, сбросил колпачок, сдвинул бронзовую головку, провернувшуюся с тихим щелчком, после чего затолкнул его в казенник. Лязгнул затвор, я опять взялся за наводку. Сотня в минус была нужна, и он нас еще догнать успел… минус двести, значит. Недолет может быть, но это если горизонт поймаю, а не поймаю — так улетит хрен знает куда.
Так… вверх-вниз, вверх-вниз, вверх…
— Бам-м-м!
Черная точка улетающего снаряда видна была хорошо. Чуть больше трех секунд, недолет, но рвануло прямо у борта, оставив на воде дымное облако. А вообще… потопить такими снарядами судно можно, если только целый день стрелять в одну точку и в упор. Можно что-то повредить. Можно выбить команду. Можно даже повредить машину и изорвать такелаж. Можно сбить пушку противника, но вот потопить нельзя, если не угодить в какой-нибудь склад боеприпасов или бак с горючим. Тут бы зажигательные снаряды больше подошли, но в ассортименте их нет.
Примерно ясно, что делать: бить по палубе и мачтам, издалека — со «слабой трубкой», а как ближе подойдут… с «крепкой»? «Сильной»?
Дальше на какой-то момент равновесие установилось: не попадал никто — ни мы, ни они. Хоть постреливать и продолжали. Когда Игнатий крикнул, что дистанция километр, преследователи добились первого попадания — снаряд ударил в корму нашей шхуны чуть ли не у нас под ногами. Грохнуло, брызнуло дымом, огнем и щепками, но никого не задело, разве что Глеб заслал Федьку в рулевой отсек осмотреться и доложить о повреждениях. Я же ответным выстрелом промахнулся, добившись небольшого перелета. Снаряд пролетел сквозь парус и взорвался дальше, а я выматерился, потому что потребовал выставить «тугую» трубку — вот как это правильно называется. Зато потом промахнулись турки, снаряд угодил в воду метрах в двадцати за кормой, а вот мой ответный гостинец ударил, как сказал Иван, прямо в щит, прикрывающий стрелков. Пыхнуло, сверкнуло, а моторист закричал радостно, глядя в бинокль:
— Накрыло кого-то! Потащили! И щит, к дьяволу, снесло!
Лучше бы пушку снесло, а то она пальбу продолжает и очень даже запросто может снести нашу. Если бы не качка, то давно бы попали, с земли я на такой дистанции из винтовки человека уложить смогу.
Затем у нас рвануло прямо на палубе, ближе к носу, а я со страху чуть в штаны не навалил, потому что понял, что снаряд где-то между нами прошел, я даже горячий ветер от него ощутил. Еще чуток — и я бы кишки с палубы собирал, или ноги гонялись бы за верхней половиной. Но никого не задело, лишь перебило ванты, да и то не все, совсем не критично. А вот я попал опять, и почти в то же самое место, в щиты, вызвав заметную суету у противника. А еще на борту яхты показался явно заметный ручей крови, стекавшей с палубы, — кого-то нашинковало.
Когда турки приблизились метров на семьсот, стало хуже — пошел еще и ружейный обстрел. Пока не слишком меткий, с прицелом «просто в судно», но щелкающие по доскам пули начали нервировать. Хорошо, что у противника шрапнели нет. Хотя… шрапнель опасна людям неподготовленным или застигнутым в открытом поле, а мы могли бы и козырьками прикрыться. Нет, шрапнель в такой драке не нужна, зажигательных бы…
— Тугая трубка, заряжай! — крикнул я.
Вновь лязг клинового затвора, щелчок взведенного ударника. До них почти прямой выстрел… а что я, собственно говоря, в стрелков целюсь? Рубка ходовая видна хорошо, перед ней мачта. Если в рубку не попаду, где рулевой, то, может, снаряд в мачту угодит, и тогда осколки по стрелкам со спины сыпанут. Попробую…
Горизонт скачет, но мы уже привыкли… момент научились ловить… Грохнуло где-то за спиной, оглушило, секануло чем-то по плечу и шее, загрохотали доски. Попали, сволочи! В рубку! Нас щит спас, что мы перед ней поставили, — на нем взрыватель сработал, а снаряд разорвало уже за ним, между защитой и самой рубкой.
Я хлопнул рукой по плечу и наткнулся ладонью на горчащую из меня щепку. Выдернул ее с матерщиной, а вторую Глеб из моей шеи дернул, не церемонясь. Опять нам повезло.
Пока разбирались, противник еще снаряд выпустил. Тот пролетел над палубой и угодил аж в бушприт, ничего не повредив, лишь напугав нас опять. С нашей стороны тоже захлопали винтовки, сидящие за укрытиями матросы начали отстреливаться. С той стороны тоже сыпало чаще, причем целились явно в нас, заставляя приседать за укрепленным фальшбортом. К счастью, строители «Закатной чайки» на такие приключения наверняка рассчитывали, потому что пустили на защиту толстый брус, которого пуле никак не пробить, да и снаряд осколочный не вдруг возьмет.
Но тут что-то шарахнуло в задний фальшборт с такой силой, что пробило доску навылет, а затем со страшным визгом отрикошетило от чугунной швартовочной утки, еще и расколов ее пополам.
— Иван, это что?
— Крепостное ружье! — крикнул он, приподнимаясь и вглядываясь в бинокль. — Двадцать миллиметров. У них штуки три таких… из них обычно по стирлингам садят, когда те работают. А сейчас в рубку целят, скоты…
Ну ничего, теперь моя очередь… Собравшись с духом, высунулся, донавел пушку… теперь уже близко, попадать надо, баллистика у пушки совсем понятная, расстояние вообще никуда… И вот она, рубка, белые стенки, даже щитами не прикрыта… Как приманка прямо, только не промахнись… Трижды звонко ударили пули в щит, но это нам как бы по барабану, он толстый… А вот из крепостного ружья его точно прошьет. Это совсем не радует.
Бам-м-м!
Теперь снаряд чуть больше секунды на полет потратил. И рвануло там, куда я и целился, — в рубке. На том самом месте, где у нас рулевой стоял, то есть шкипер Игнатий. Шарахнуло, сверкнуло, брызнуло осколками… но вроде ничего не произошло на первый взгляд. Пиратская яхта шла следом как привязанная, палили винтовки, заставив меня укрыться, вновь бабахнула пушка, и кто-то из матросов закричал, но сразу замолк, и в ту сторону понеслась было Вера с фельдшерской сумкой, но выскочивший следом Игнатий перехватил ее и затащил обратно в рубку.