Ветер с Итиля

Калганов Андрей

– А и правда, как это я забыл? – сказал он с той же интонацией, с которой герой бородатого анекдота произносит ставшую классической фразу: «Закуривай, ребята». [24]

– Ну, теперя-то припоминаешь, как дело было? – Алатор чуть надавил.

– А то?!

– Вот и добре, – смилостивился вой, пряча меч в ножны. – А ежели вдруг придет в голову что, так при себе держи, здоровее будешь.

* * *

Решив, что говорить больше не о чем, вой отвернулся и зашагал к чаще, туда, где змеилась тропа. Степану ничего не оставалось, кроме как идти за ним.

24

Бородатый анекдот такой. Идет инженер-интеллегент в сером мятеньком костюмчике с работы к остановке общественного транспорта, а навстречу гопники. «Дядя, закурить дай», – говорят гопники. «А волшебное слово?» – «А по шее?» – «Закуривай, ребята».

«А интересно, что сталось с тем рыжим псом, который навел на меня хазар?» – подумал он.

Лес вскоре дал ответ. Рядом с тропой бился в траве рыжий комок, пойманный капканом. Степан поежился – он сам здесь совсем недавно проходил. Ступи на шаг в сторону – железная пасть, как пить дать, изувечила бы ногу.

– Постой, – бросил он.

Алатор с недовольным видом обернулся.

– Негоже, чтобы живая тварь мучилась.

– Хошь, так добей, здесь других ловушек нет, можешь подойти.

Степан подошел к собаке. Та жалобно заскулила.

«Пес ни в чем не виноват, просто выполнял свою работу, – подумал Степан, – честно выполнял…» Сыскач укоризненно взглянул на него.

– Прости, приятель, для тебя же лучше будет. Сейчас боль уйдет… – Белбородко взмахнул палицей и уже хотел обрушить ее сыскачу на голову, как вдруг остановился. То, что он собирается сделать, очень похоже на подлость!

Захотелось напиться до зеленых чертей и набить кому-нибудь морду. А еще лучше – ему бы набили, да так, чтобы в травмпункте ужаснулись…

Нет, не будет он убивать ищейку!

Белбородко разомкнул капкан, взял собачку на руки. Не так уж она и покалечена – только одна лапа перебита, можно выходить.

«Куда же тебя девать-то?» – подумал Степан.

Взгляд как-то сам собой наткнулся на Алатора, вернее, на заплечную суму, в которой покоились трофейные сапоги. Эта сума еще совсем недавно принадлежала одному из убитых хазар.

Степан подошел к Алатору. Собачка испуганно взглянула на воя.

– Я вот чего думаю, – издалека начал Степан, – сапоги хороших денег стоят.

– Ну? – угрюмо отозвался Алатор.

– Сапоги у хазар знатные, на торжке с руками оторвут. Вот я и говорю, правильно, что ты их прибрал.

– Ну?

– Только у нас есть трофей побогаче. За добрую ищейку столько отвалят, что не унесешь. – Алатор, почуяв недоброе, начал сопеть. – Вот я и думаю, в торбу твою пса посадить…

– Ить сдохнет животина, – сопротивлялся Алатор, – только зря пупок надрывать.

– Давай, давай, рассупонивай торбу. Я тащить ее не могу, потому как раненый. Только оклемался.

Вой нехотя снял суму, развязал тесемки. Немного помешкал и с сожалением выбросил две пары сапог, освобождая место. Степан было потянулся к третьей паре, но получил по рукам:

– Не трожь, и так влезет.

Алатор взял у Степана собаку и запихнул в торбу.

– Только гавкни у меня…

Пес не то что гавкать, дышать боялся.

Вой взвалил торбу за спину и с мрачным видом зашагал по тропе.

Глава 2,

в которой повествуется о пользе березового дрына

«Ох, моченьки больше нету, – стонал Гридя на бегу, держась за бок, в котором ворочался здоровенный ежище, – хоть бы закончились мои беды. Ну когда же?» Он поцеловал Перунов оберег, другого все равно не было, и припустил шибче.

Ответ на сей злободневный вопрос летел вдогонку на низкорослом злом жеребце, дурным голосом гикал и недвусмысленно крутил над башкой саблей. Скоро закончатся твои злоключения, парень, все разом закончатся, ежели не пошевелишься.

И чего он не утонул тогда, на озерце том поганом? Лежал бы себе на дне да на рыб всяких глазел, слушал, как волны колышут донную мураву. Тихо, покойно, и бежать ни от кого не надо… Ох, матеньки, как бок колет, словно иглой пыточной в него кто-то пыряет… Правильно говорил дед Тимоха, все люди как люди, а Гридя – что колодец безведерный. Вода-то вроде имеется, да у самого дна плещется, и не достать ее никак без ведра-то. Вот и плюет всяк, кому не лень. Аж в глазах темнеет от колотья…

– Говорили дураку, – раздался Чуйкин голос, – надыть было обойти лесом…

– Сам дурак! – запыхиваясь, огрызнулся Гридя. – Лучше под ноги смотри.

– Поговори! – парировал Чуек. – Вот убёгнем, зубы-то посчитаю!

В бок так пихнуло, что вести беседу разом расхотелось.

Гридя «бёг» так, как никогда в жизни. Даже когда удирал с огорода лютого норовом мужика по имени Нелюб, который точно бы пришиб до смерти, ежели бы поймал. И когда Парашкины братья застукали его с ней в стогу, тоже не так удирал, хоть те и с кольями за ним чесали…

А тут как косой от лисы…

Обиднее всего было то, что за своих встать ему так и не удалось. Угрим отрядил его и Чуйка к косарям на луг, что был криках в десяти от выпаса, а когда пришли, тех уже и след простыл. Видно, сами как-то прознали про беду да отправились на вызволение. Может, дым увидали, леший их знает… Только одно и радовало – рядом бежал Чуек, и морда у Чуйка была дюже печальная… Хотя, ежели пораскинуть умишком, то чего радоваться-то?! Копченому что одного сгубить, что дюжину – невелика разница.

«Прав Чуек, хоть и сволочь, – подумал Гридя, – не надо было переться вдоль Днепра, обошли бы селение, так ничего бы и не было».

Дубровка с трех сторон окружена песчаной кручей и находится как бы внутри огромной подковы, которая доходит почти до самого Днепра. У реки дуга ее изламывается и тянется крепостной стеной вдоль русла, немного от него отступив. По мере приближения к пойме яр все более уменьшается и к выпасу вовсе пропадает, словно слизанный шершавыми коровьими языками.

Гридя и Чуек пошли вдоль берега, это был самый короткий путь. За что сейчас и расплачивались.