Ветер с севера
Шрифт:
Ренье же решил свататься к дочери Карла Простоватого. Конечно, Гизела еще ребенок, но женись он на ней, и он мог бы сразу примерить королевский венец. И Карлу пришлось бы смириться с потерей земель Лотаря ради того, чтобы видеть корону на челе своего единственного дитяти.
Но Карл Простоватый оказался не так прост, как о нем судачили. Несмотря на грандиозный прием, который подготовил ему в Аахене Ренье, несмотря на празднества, устроенные в честь обручения короля с саксонкой, он не утратил своей постоянной подозрительности к герцогу. И когда Ренье явился в его покои вечером после пира и попросил руки Гизелы, Карл, важно устраиваясь на ложе, сказал:
– Дражайший Ренье, разве вам неведомо, что в роду Каролингов не принято
– Но ведь Лотарингия!.. – взорвался Ренье.
– Входит в состав моей короны, – невозмутимо прервал Карл Простоватый, расправляя в ногах меховое покрывало. – И клятвами в своей верности вы только подтвердили это.
Ренье был готов немедленно удушить его. Пальцы его судорожно сжались, в мыслях комкая жирную шею обидчика, но он вынужден был сдержаться, невзирая на то, что Карл отказал ему в руке принцессы и дал понять, что Ренье для него не более чем вассал.
Весть о его неудачном сватовстве разнеслась молниеносно. Ренье слышал за спиной смешки, когда шел по запутанным переходам меж темных сводчатых покоев старого имперского дворца. К тому же теперь он понимал, что король догадался о его честолюбивых замыслах. Брак с принцессой из дома Каролингов… Разве тридцать лет назад граф Вьенский Бозон не добился короны, основываясь на том, что он женат на дочери императора Людовика II Эрменгарде? На юге Франкии таким образом возникло королевство Прованс, или, как его именовали по столице, Арльское. А бандит из Фландрии Бодуэн Железная Рука вознесся до титула графа, когда перехватил в пути возвращающуюся из Англии вдову англосаксонского короля Юдифь, дочь императора Карла Лысого. Да и пример отца и матери самого Ренье также служил тому порукой.
Что говорить тогда о франкском короле Эде? Поистине беспрецедентный случай, когда граф оттеснил чистокровного Каролинга. Но при избрании Эда королем немалую роль сыграло и то, что его матерью была Аделаида, дочь Людовика Благочестивого, [77] внучка самого императора Карла. Бог весть, что творят порой порфирородные, но мать Эда в свое время сбежала от своего мужа графа Парижского, чтобы родить сыновей от мелита Роберта Сильного. Но Эду это родство помогло, когда его избирали. Как и супружество с Теодорадой. Женщины Каролингов своей кровью возвышали отважных мужчин, делая их истинными правителями. А Ренье, чтобы сделать последний шаг к венцу, только и нужно было, что брак с принцессой. Святые угодники! Никогда еще женщины не играли в его жизни такой роли, как теперь, когда ему перевалило уже за сорок зим!
77
Император франков, сын Карла Великого (ум. 840). При нем империя еще сохраняла единство, но распалась после ее раздела между сыновьями Людовика Благочестивого.
Тогда, возвратившись в свои покои, он в ярости швырнул о стену редкостное кресло слоновой кости. Постельничьи и пажи, видя, в каком гневе пребывает Длинная Шея, как кролики, разбежались и попрятались. Лишь нотарий Леонтий остался сидеть в нише стены, не поднимая глаз от рукописной Псалтыри. Каллиграф и законовед, тонкий знаток человеческих душ и мастер заплечных дел, когда-то он был куплен Ренье на самом большом рынке рабов – в Вердене. Герцог приобрел его в качестве писаря для своего аббатства Святого Сервация. Но вскоре понял, как дьявольски умен и хитер этот грек из Византии, приблизил его к себе, сломав его ошейник раба и возведя его в достоинство нотария при своей особе. За годы службы у герцога Леонтий не раз подтверждал, какую выгодную сделку совершил Ренье, приобретя в его лице неоценимого помощника. Герцог же стал доверять ему во всем, прислушивался к его советам и лишь порой, как добрый католик, хмурился, видя, что Леонтий крестится по-гречески – справа налево.
В тот вечер, когда Ренье дал выход своему гневу и, все еще тяжело дыша, застыл у открытого окна, вглядываясь в смутные силуэты колонн и портиков старого дворца, Леонтий мелкими шажками приблизился, зябко кутаясь в подбитую мехом пелерину (византиец всегда мерз), и негромко проговорил:
– Воистину грешно так убиваться из-за невесты, которой вы и в глаза не видывали.
Мягкий голос, иноземный выговор подействовали на герцога умиротворяюще.
– Что ты понимаешь, Лео, мне была нужна вовсе не эта девчонка, а ее кровь. А с ней и возможность после брака с нею стать венценосцем.
– Разве у великого князя нет истинной власти? Разве он не может сам венчать себя на царство?
– Так поступают лишь варвары-викинги. А я наполовину Каролинг. Это ко многому обязывает. К тому же среди моих непокорных феодалов всегда найдутся недовольные властью короля Ренье и, сославшись на то, что я узурпировал власть, призовут в страну любого из ближних Каролингов. Брак же с принцессой сделал бы меня недосягаемым.
– Понимаю, понимаю…
Леонтий, семеня, отошел от окна, из которого дуло, и присел на невысокой подставке у камина, поближе к теплу огня.
– У меня на родине порфирородность тоже дает власть. Некогда один из величайших правителей Константинополя, божественный базилевс Юстиниан, даже поднял до трона уличную блудницу, и все хроники в один голос утверждают, что из нее вышла мудрейшая правительница.
Ренье лишь отмахнулся.
– Помолчи, грек. Сегодня меня не развлекают твои басни. Хотя как ты сказал? Она была блудницей? Поистине вы, византийцы, странные люди.
– Вы, франки, тоже. Зачем было, например, крушить редкое кресло из сарацинских стран? Не лучше ли вспомнить, что, кроме дочери короля Простоватого, в мире есть и другие порфирородные принцессы.
Возможно, именно грек и заронил в душу герцога надежду и этим спас короля франков, ибо самые сатанинские мысли роились в тот вечер под голым черепом Ренье. Однако чем больше они перебирали с Леонтием всевозможные варианты, тем более герцог впадал в отчаяние. Поистине он родился под несчастливой звездой. Дворы Каролингов в те годы были скудны на принцесс. Так, у Людовика Дитя была старшая сестра Эллинрат, дочка самого Арнульфа. Но ее несколько лет назад похитил маркграф Энгельшальк II. Позднее его ослепили, но это не помешало Эллинрат остаться его верной супругой. Была еще и ее племянница Базина, но она, по слухам, впала в буйное помешательство, и ее держат в каком-то подземелье и никому не показывают. Обнаружились и итальянские принцессы из рода Бозона Прованского, но в Лотарингии Бозониды не пользовались уважением. В землях же самого Ренье обреталась аббатиса Эрментруда, дочь Карла Лысого. Длинная Шея не убоялся бы жениться на ней, хоть ей уже было и под шестьдесят – кровь Каролингов прямой линии, дочь императора! – но, к несчастью, благочестивая дама сверх всякой меры предалась милосердным делам, водилась с нищими и больными и в итоге заразилась проказой. Говорят, ныне она уже и на человека не похожа – распухший полутруп с вытекающими глазами, все еще дышащий и требующий пищи.
И вот тогда-то, видя, что герцог совсем пал духом, Леонтий и вспомнил о принцессе Эмме. Ренье не сразу даже и понял, о ком речь, и отмахнулся. Дочь Эда! О ней уже много лет ничего не слышно. Скорее всего прах ее покоится где-то во франкской земле.
Грек, однако, приблизил к Ренье горбоносое лицо с иконописными очами:
– Вы зря так полагаете, светлейший. У вас, франков, смерти членов королевских фамилий не проходят незамеченными. Я читал ваши анналы и хроники. Их авторы порой забывают упомянуть дату рождения, но смерти – никогда.