Ветер (сборник)
Шрифт:
— Зачем здесь столько народу? Лишним выйти!
— Ладно, — и Слепень прямо в лицо Бахметьеву блеснул фонарем, — все вместе выйдем.
Это было уже совсем плохо, и оставалось только сделать вид, что ничего не замечаешь. Бахметьев наскоро зашнуровал ботинки, взял со стены фуражку и двинулся к двери:
— Мне нужно в штаб.
— Туда и идем, — коротко ответил Слепень.
Бахметьев шел, стараясь не думать о том, что идет под конвоем, не вспоминать о Малиничеве, не гадать о будущем.
Туман наплывал липкими волнами. Он перехватывал горло, качался в глазах, и от него кружилась голова. Казалось, что он никогда не кончится, что вся жизнь будет вот такой же мутной и непонятной.
— Сюда, — сказал Слепень и взял Бахметьева под руку. — Спускаться надо.
Это было унизительно, но Бахметьев не сопротивлялся. Он чувствовал себя вещью, которую можно брать руками и вести куда угодно. Он был не человеком, а арестованным.
Впереди заблестел тусклый огонь у трапа «Ильича». По сходне поднялись на палубу, потом коридором направились прямо к каюте командующего флотилией. Слепень распахнул дверь, шагнул вперед и через плечо показал на Бахметьева:
— Привели!
Плетнев в расстегнутой кожаной тужурке сидел за столом. Он непонимающими глазами посмотрел на вошедших, взъерошил волосы и провел рукой по подбородку.
— Привели? — наклонился к сидевшему против него Лобачевскому и спросил: — Мины-то погружены?
Лобачевский пожал плечами:
— Еще со вчерашнего утра. Я вам докладывал.
— Товарищ командующий! — И Слепень сделал еще один шаг вперед. — Мы его привели.
Только теперь Плетнев увидел белое лицо Бахметьева и винтовки в руках моряков.
— Кто вам приказал это сделать?
Слепень неуверенно переступил с ноги на ногу:
— Вы же сами велели, чтобы он пришел, ну а мы…
— Хватит! — перебил его Плетнев. Встал во весь рост и потемнел: — Я тут командующий, понятно? Еще раз попробуй самоуправничать — так поблагодарю, что не обрадуешься… Ступайте отсюда все! — И, повернувшись к Бахметьеву, показал рукой на стул: — Дело есть. Садитесь.
Слепень, пятясь, отступил и закрыл за собой дверь.
Теперь можно было вздохнуть полной грудью. Нелепая история — благополучно окончилась.
Но сразу же наступила реакция после всех переживаний в тумане, и Бахметьев стиснул кулаки.
Его вытащили из койки и арестовали как изменника! Его вели под конвоем и хватали за руку! И хуже всего: он форменным образом перетрусил.
— Товарищ командующий, — громко сказал он, — прошу списать меня с флотилии. Я здесь больше служить не буду.
— Будешь, — спокойно ответил Плетнев.
— То есть как так? — Бахметьева охватило бешенство, и он даже затрясся. — После такого позора? Не буду — и всё!
— Тихо! — И Плетнев поднял руку. — Мне твою дамскую истерику слушать некогда. — На мгновение остановился и снова заговорил уже мягче:
— Ты поставь себя на их место. Малиничев бежал, и вы все, бывшие офицеры, такие же, как на той стороне. Это я знаю, что тебе можно верить, а откуда им знать? Так что ты, товарищ Арсен Люпен, не обижайся.
Было странно, что Плетнев вдруг вспомнил о Морском корпусе, и еще более странно, что тут же рядом сидел Борис Лобачевский, с которым они в те времена проделали всю авантюрную эпопею Арсена Люпена.
— Допустим, — неожиданно успокоившись, сказал Бахметьев, — но какой же я для них начальник, если они как угодно меня арестовывают? Я же им теперь слова сказать не смогу.
— Это ты не сможешь? — Плетнев медленно опустился в кресло и, улыбнувшись, покачал головой. — Да ты мне, командующему флотилией, и то наговорил столько слов, что больше не надо… Брось! Приказывай как раньше — и тебя будут слушаться. Ты их еще не знаешь, вот что я тебе скажу.
Только теперь Бахметьев заметил, что Плетнев всё время называл его на ты. Вероятно, всего лишь несколько дней тому назад такое обращение его неприятно резнуло бы, но сейчас, наоборот, очень обрадовало. Это было признанием дружбы, — и в самом деле им пора было переходить на ты.
— Хорошо, — сказал он, — будь по-твоему. — И добавил: — Прости, я погорячился.
— Ну, вот. — И Плетнев разгладил руками лежавшую на столе карту. — Следующий вопрос на повестке дня — минные заграждения. Знал этот Малиничев, где мы хотим их ставить?
— Знал, — ответил Лобачевский. Говорить ему было нелегко, но он сжал руки и заставил себя закончить: — Спрашивал, и я ему показал.
Плетнев кивнул головой:
— Вины в этом нет. Я бы тоже показал. А только дальше что делать?
Бахметьев наклонился над картой. Всего лишь в нескольких милях к северу стоял неприятель. По последним сведениям, у него было пять мониторов и четыре канонерских лодки, — просто подавляющие силы. И в любой момент он мог перейти в наступление, поддержанный авиацией и сухопутными частями.
— Всё равно поставим, — сказал он наконец, — даже если они знают место. Пусть потом тралят под нашим огнем.
— Поставить, конечно, поставим, — согласился Плетнев, — а только места они не знают. Вот, — и провел ногтем по карте. — На версту, что ли, пониже.
— Дело! — обрадовался Лобачевский. — Только тут широкий плес. Надо на мою «Мологу» штук восемь догрузить, иначе на четыре линии не хватит.
— Три будем ставить, — ответил Плетнев, — времени нет.