Шрифт:
Это упражнение я усложнил для себя. Вообще-то оно называется «свая», или «стоячая свая». Надо немного согнуть ноги в коленях, руки выставить перед собой на уровне груди ладонями внутрь — как будто охватываешь ствол дерева или, действительно, сваю. Теперь ноги я сгибаю до прямого угла, а в руки беру достаточно тяжелый камень.
«Свая» занимает около часа времени. Да, этого земного, реального времени. Кому рассказать, только пальцем у виска повертит... А потом, после «сваи», приступаю к специфическим передвижениям на полусогнутых ногах — для меня это активная медитация, а с точки зрения непосвященного — самое подходящее занятие для тех, у кого «крыша поехала».
Подобным вещам я отвожу утренние часы. Летом с пяти утра, осенью и весной часов с семи-восьми. Словом, как только светает, так и начинаю самоистязание на своей небольшой полянке. Место достаточно укромное, поскольку, во-первых, специфика моих занятий этого требует, а, во-вторых, я вообще шума и скопления даже небольшого количества подобных себе особей терпеть не могу.
И вот в одно майское утро я изображал «сваю» и вдруг...
— Что это за чмо?
Слова, произнесенные достаточно громко, вывели меня из транса. Четверо парней вывалились на поляну в половине седьмого утра. На тех, кто совершает утренние пробежки, они не были похожи — не та экипировка, не тот вид. За несколько секунд я смог рассмотреть их достаточно хорошо и сделать кое-какие предположения относительно причины их появления здесь в столь ранний час да еще в такую погоду — мелкий дождик то и дело принимался накрапывать.
Так вот, относительно экипировки: у троих за плечами были рюкзаки, которые туристы называют станковыми. В них можно напихать уйму всего. Действительно, у этих парней рюкзаки просто раздувались. Но груз у них не был тяжелым, уж очень легко они их несли, слишком прямо держались. Возглавлял процессию носильщиков детина без рюкзака, одетый в нейлоновую штормовку. Рост за метр восемьдесят, довольно заметное пузо, большие кулаки. Этот детина как раз и поинтересовался, что я за «чмо». Он сам, чувствовалось, явно опешил. Не планировалась в его экспедиции ни встреча со мной, ни с кем-то другим в этот час и на этом месте. Пройти я ему не мешал, так как стоял в четырех-пяти метрах от тропинки, соединяющей два просвета в кустах с противоположных концов полянки. Догадаться, что я процентов на восемьдесят определил характер их экспедиции (браконьеры или нечто в этом роде), он не мог. И все же вожак принял меры превентивного характера. Глаза его — глаза хитрого, но глуповатого животного — скользнули по мне, определяя сколько секунд я продержусь против него и куда побегу.А бежать мне, по его прикидке, было некуда, потому что двое носильщиков так и остались стоять у входа на полянку, а третий, пройдя вперед, перекрыл выход. То ли это было результатом их выучки в процессе совместных действий, то ли просто случайно так получилось, только здоровяк ситуацией остался доволен. За спиной у меня были густейшие кусты. По его расчетам я был обречен. Его рука скользнула под штормовку, и еще до того, как она оттуда вернулась, я уже знал, что этот тип достанет. Он был все же довольно медлителен, но не это главное — действия, которые он намерен был совершить через четверть секунды, через полсекунды, через две секунды, невидимыми волнами расходились вокруг него. Существует достаточно заштампованный оборот речи «его намерения можно прочесть по глазам». Разумеется, глаза — важный источник передачи информации, но все дело в том, что информация считывается (теми, кто умеет это делать) не только с них. А здоровяк прямо-таки излучал свои последующие действия. Если бы его дурацкую энергию можно было перевести в звуковые сигналы типа сирены или набатного колокола, он бы всю округу всполошил.
Итак, этот малый тащил уже свою руку-корягу назад, и у меня не было никаких сомнений относительно того, что он в своей коряге держит. Я сделал длинный плавный шаг, а потом поворот на носке передней ноги, чтобы стать сбоку от него. В данном случае это было задачей первостепенной. Я ушел из того пространства, в которое он собирался палить из обреза охотничьего ружья. Вертикальное расположение стволов, пять патронов, перезарядка за счет отдачи. Мечта любого бандита.
Моя правая ладонь охватила слоновое запястье его правой руки, в которой он держал обрез. Потом я сделал длинный шаг по диагонали вперед левой ногой и повернулся на ней, унося правую ногу по кругу назад. Естественно, при этом я давил на захваченное запястье, а левой рукой, по пути прихватив нижний край штормовки, описал большую дугу. Перелетая, чтобы приземлиться туда, куда было нужно мне, и так, как хотел я, он успел нажать на спуск. Видимо, пуля пролетела совсем близко от третьего «загонщика», того, что раньше прошел к выходу с полянки, потому что он резко пригнулся. Падая, этот амбал воткнулся локтем полусогнутой правой руки в землю, и локоть сразу подвергся давлению наехавшей на него туши. Я отпустил его запястье и перехватил обрез, который он уже практически не держал. Затем переместился назад, к кустам.
— Хоп, джентльмены,— крикнул я.— Спокойно. Разъясняю ситуацию. В этой пушке осталось четыре патрона. Вас тоже четверо. Никто не будет обижен.
Я, разумеется, блефовал. Было бы хорошо хоть-в двоих попасть, если бы они начали прыгать с места на место. В обращении с огнестрельным оружием опыта у меня чуть больше нуля. Однако они поверили в мое обещание никого не обидеть. Трое замерли, стоя на своих местах, а четвертый, поверженный, сидел прижимая левой рукой свою правую к боку. На лице его сквозь гримасу боли проступало изумление, переходящее в суеверный страх.
— Поэтому,— продолжал я,— вы сейчас потопаете, куда шли, а я останусь здесь. Ясно?
Я сделал движение стволом, побуждая толстого главаря встать и присоединиться к своим товарищам.
— Топайте, парни, топайте. Вам непонятно, что ли?
Время играло на них. С каждой секундой ситуация склонялась к паритету, а это означало неопределенность развязки. Мне совсем не хотелось стрелять. .
—Слушай, друг,— заговорил один из троих «носильщиков» тоном самым что ни на есть дружелюбным, подразумевающим в произошедшем только милое недоразумение. — Пукалку-то верни, а? Разряди и верни. Зачем она тебе?
—Нет, джентльмены,— сухо ответил я.— Не вам диктовать условия. Скажите спасибо, что я не проверяю рюкзаки.
Этим «проверяю» я их добил. Они переглянулись и пошли по тропинке — в том направлении, в каком шли раньше.
Я подождал пару минут, а потом побежал в противоположном направлении. Откуда они двигались в такую рань? Метрах в двухстах начинался большой, вытянутый в длину пруд, на другом его конце находилось село Михайловка. Только оттуда они могли идти, потому что следующий населенный пункт за селом был километрах в десяти. Ладно, после будем соображать... А сейчас надо на всякий случай проверить, куда двинулись эти «туристы».
Естественно, я не использовал тропинку, по которой пошли они. Им ведь ничего не стоило спрятаться — то, что я мог быть только из города, и дурак бы догадался. Я промчался вдоль стены кустарника с другой стороны от моей полянки, пересек неширокую полосу лесопосадки и увидел их, идущих к шоссе. Они поминутно останавливались, говорили о чем-то между собой, оглядывались. Передо мной была полоса вспаханной земли, шириной метров в двадцать, отделяющая лес от шоссе. Они находились примерно на середине полосы, переходя ее по дорожке, когда я выглянул...
В отличие от меня, моя мать изредка общается с соседями по дому. На скамейках перед нашей блочной коробкой обычно торчат три или четыре особи женского пола пенсионного возраста и одна особь пола мужского, у последней особи есть кот по кличке Васька. Имени кото владельца я не знаю, да и. знать не хочу. Но как-то мать в очередной раз начала излагать хронику текущих событий. Обычно эта устная информация пролетает сквозь меня, как нейтрино, не задерживаясь и не оставляя следов. Но тут оказалось, что этот тип, хозяин кота Василия, рассказал о том, что его родственника, сторожа зверофермы в Михайловке, связали, собак повесили, а звероферму обокрали. Так все встало на свои места. И обрез, и удивительно легкие рюкзаки, и поведение главаря.
Кабинет просторный, пол застелен толстым синтетическим ковром, справа во всю стену — книжные шкафы. Светло-зеленые занавески на окнах с противоположной стороны раздвинуты, над столом портрет Горбачева. Директор фирмы «Оникс» Виктор Сергеевич Гладышев — так гласила надпись на двери — удивлен: посетитель прорвался к нему, миновав секретаршу. Но мне это сделать было несложно — достаточно одного взгляда на ее переносицу. Этим я вовсе не хочу сказать, что загипнотизировал девицу. Просто я достаточно хороший физиономист, в чем могу признаться без лишней скромности. На Востоке лицо предпочитают ладони, то есть, по лицу узнают о человеке быстрее, больше и эффективнее, чем по линиям на ладони. О секретарше я в долю секунды узнал достаточно, чтобы нейтрализовать ее и проникнуть в кабинет без доклада.