Ветка Палестины
Шрифт:
Под ноги нам со ступенек свалился, оступившись, незнакомый человек. Худой. Щеки запали. Нос заострен. Он с силой ударился об меня. Затуманенные водкой глаза его ничего не различали. И бсе же он ощутил, что ударился мягко. Не о стенку. О живое.
Глядя куда-то поверх меня, он произнес с незлобивой и потому пронзительной тоской:
– - Чего они хотят от нас? А?.. Мы уже пьем, как они...
Гудзий остолбенело глядел вслед ушедшему; взял меня за руку, как ребенка.
– - Пойдем отсюда, Гриша.
– Кто это?
– - спросил я почему-то шепотом.
– Михаил Светлов.
Мы ходили с Николаем Каллиниковичем по безлюдным
Пошел холодный дождь вперемежку со снегом. Зачавкала под ногами закоптелая, ядовитая дорожная слякоть. Мы постояли в подъезде, затем снова принялись месить ледяную грязь.
Мои студенческие ботинки набухли, сырые ноги коченели, точно босиком шел по снегу.
– - Как известно, датчане спрятали всех датских евреев. Король, говорят, надел желтую звезду, и за ним все датчане. Многих ли спрятали мои соотечественники?
– - воскликнул он голосом, в котором и глухой уловил бы страдание.- Я ведь природный хохол. Шесть миллионов евреев расстреляно. Целый народ... Говорите, прятали? Пытались прятать? Я знаю два-три случая, и только. И после этого... вот... Михаил Светлов... светлый, светлейший человек! По праву псевдоним. Какая безысходность в голосе! И покорность судьбе!..-- Гудзий постоял, лержась за сердце, оттопыренные губы его все время отдувались, словно он дул на что-то.- А ведь он русский поэт. Истинно русский. Как русский -- Левитан. Где же выход? Евреи -- как динозавры. У динозавров слабая нервная проводимость. Палеонтологи предполагают: когда у динозавров отъедали хвост, их точку опоры, они этого не чувствовали и, громадные, неповоротливые, тут же переворачивались и погибали... Отгрызают точку опоры! Точку опоры отгрызают!
– вдруг вскричал он фальцетом.
– У людей! Во что людям верить после этого?! Сколько я живу, вас давят сапогом петлюровским, гитлеровским, бандеровским, софроновским, и конца этому нет... Какое-то беличье колесо! Сперва бьют до посинения. Затем колошматят в кровь. . . за посинение. Посинелый от побоев еврей -- это уже опасно. Как бы не вздумал в ответ размахнуться! И тогда сызнова лупят. За то, что стал красным. От собственной крови красным... И так без конца. Какой ужас!....
Николай Каллиникович повторил вдруг светлов-скую фразу, и хрипловатый гибкий живой голос его, сорвавшийся от бессильной ярости стариковским фальцетом, до сих пор стоит в моих ушах: "Чего они хотят от нас? Мы уже пьем, как они... А?"
Никакими памятниками Светлову такого не отмолить! Никакими памятниками!
. ..
– В самом деле, чего же они хотят от нас?
– изнеможенно спросил я Полину, добравшись наконец до ее лаборатории. Я был измучен и чувствовал, что заболеваю. Полина заставила меня скинуть расползшиеся ботинки, нагрела на газу кирпичи, положила их мне под ноги, вскипятила чай.
– - Чего эти софроновы хотят?! Полина взглянула на меня внимательно и, на мгновение отвлекшись от своего клокочущего в колбе раствора, сказала:
– Хотят того же самого, что Любка Мухина. Отнять зеленую плюшевую скатерть. Других идей у погромщиков нет!
У меня сердце защемило. Я подумал, что она имеет право на такие слова, но упрощает.
Но все же я слушал ее куда более внимательно -после похорон Михоэлса.
Мы отстояли тогда три часа в скорбной веренице людей, которые медленно двигались по Бронной, к Еврейскому театру, в котором лежал Михоэлс.
На многолюдных и долгих похоронах люди, по обыкновению, нет-нетда и скажут шепотом о своем, даже улыбнутся невзначай.
Здесь и тени улыбки не было. Гнетущая, страшная тишина, подчеркнутая одиноким захлебывающимся старческим кашлем, поразила меня, а еще более поразили меня гневные слова Полины:
– Кому надо было убить Михоэлса? Какому полицаю? Я оторопел:
– Как?! Убить?'... Даты что?! Ей все было гораздо виднее - с высоты Ингулец-кого карьера.
В почетном карауле стоял народный артист Зускин, с закрытыми глазами и вытянутой шеей, затянутой галстуком туго, как удавкой.
Может быть, и он был чуток, как Полина: осталось не так много времени до варфоломеевской ночи, когда антифашистский комитет, в том числе и его, великого артиста Зускина, расстреляли, как Полинкиных родных. Спаслись немногие.
Глава восьмая
..Расстрелял антифашистский комитет Сталин, Я понял это лишь 5 апреля 1953 года, когда проталкивался к длинным, как забор, стендам, на которых были наклеены газеты (от этого ли "забора", или, скорее, потому что последние годы газеты густо насыщались бранью позабористей, знакомство ними называлось в университете "заборным чтением")
"Заборным чтением" я занимался на бегу. И вдруг остановился, как громом пораженный: в "Правде" напечатали сообщение, что дело "врачей - отравителей" -- гнусная провокация.
Слышу за спиной прерывистое дыхание читающих. Люди ошарашенно молчат, кто-то выматерился изумленно; девочка с косичками запротестовала: "Этого не может быть!" Старушка в очках рядом со мной нервно пробормотала:
– С нашим правительством не соскучишься.....
Пожилой колхозник с сумкой, доверху набитой буханками черного хлеба, пробасил простодушным голосом
– Не успел, значит, преставиться, как все повылазило...
Я поежился, будто мне снега натолкали за шиворот. Я еще верил в него. Но... вспомнился вдруг упрек язвительного старика языковеда: "Вы принадлежите к поколению с заторможенным мышлением!"
Это было в гостях у общих знакомых. Полина наскочила на языковеда со всем своим комсомольским пылом; тот вскричал в ярости, что мы с Полиной глухи и слепы, что нас обоих разбил интеллектуальный столбняк.
Мы покинули тот гостеприимный дом молча, с каменными лицами, подобно послам оскорбленной державы...
И вот у газетного "забора" нахлынуло вдруг то, что не раз слышал, но что, видно, обтекало меня, как вода обтекает железобетонную опору моста: Сталин в эти годы вмешивался во все. Никому не верил. Без подписи Сталина не обошлись ни строительство дачного поселка для академиков, ни даже смена лифта в редакции "Известий".
Так мог ли хотя бы волос упасть с чьей-либо головы без него? Мог ли прозвучать хоть один выстрел по его единомышленникам?
Возможно, чтоб без его подписи?.. По крайней мере, без его молчаливого одобрения?..
"Повылазило..." Глас народа - глас божий...
Теперь, спустя годы, столько уже "повылазило", столько известно, и факты все прибывают, как полая вода, что и десятой доли достаточно даже для самого застенчивого революционного трибунала.
Достаточно и в том случае, если будет рассмотрен только один из вопросов русской революции -национальный, а в нем одно - единственное звено ~ прививка антисемитизма.