Ветры славы
Шрифт:
Только мой Жора Айрапетов так и остался лейтенантом.
Он стоял передо мной все такой же щуплый, низенький, как подросток, и, кажется, еще заметнее сутулился без погонов, которые обычно понуждают молодецки развернуть плечи. Офицер связи стрелкового полка… Ну разве кто мог сказать, глядя на него, что этот далеко не богатырского сложения человек в любое время суток, в полночь — за полночь, в любую ненастную погоду и под любым огнем должен был, если надо, ценою собственной жизни доставить в свой полк очередной боевой приказ. Он был не однажды ранен и контужен и без вести пропадал в балатонской танковой
— Где же Голов? — спросил я Айрапетова.
— А он вас ищет по селу… Легок на помине, вон, вышагивает вдоль улицы.
Я не удержался и пошел навстречу Михаилу Голову. После войны мы встречались в Оренбурге и Прикамье, и, может, поэтому новая встреча на Днестре не была для нас сверхъестественным событием. Однако в нескольких шагах от меня он бросился ко мне, и я последовал его примеру. Как видно, постарели, постарели мы, если все-таки не хватило выдержки встретиться спокойнее…
— Ну, хватит, — сказал он сам себе, вытирая темные глаза. — Хорошо, что приехал, наговоримся вдоволь.
И я вдруг вспомнил те дни, когда началось наступление на Вену. Мы шли с ним вдвоем по бездорожью к Дунаю, направляясь в сторону города Камарома, где наша пехота только что завязала бой с немцами. В небе с утра носились из конца в конец «мессеры» и долетали издалека бомбовые упругие удары. Близ венгерского местечка с этаким милым названием Тата мы наконец выбрались на дорогу, запруженную автомобильными обозами, и сразу угодили под массированную бомбежку. Благо, вдоль шоссе тянулись глубокие кюветы: в одном из них мы и пролежали с полчаса, которые показались вечностью, пока «юнкерсы», волна за волной, сбрасывали на весеннюю землю свой гулкий груз. В том спасительном кювете мы клятвенно пообещали друг другу как можно чаще встречаться после Победы. Даже подписали шутливый договор на сей счет вечером того же дня, тем паче, совсем неожиданно было получено распоряжение об откомандировании Михаила Голова в Москву, на учение.
Вот кого бы я узнал хоть через сотню лет, так это Чахояна. Всегда улыбчивый, завидно собранный, немногословный, отвечающий на пустяковые вопросы одними лишь глазами — таким я помнил его все эти десятилетия.
— Что же вы не писали? — мягко спросил он.
И я рассказал ему, как много лет назад, случайно оказавшись в Ереване, попытался в городском адресном бюро установить его «координаты». Что я знал о нем? Фамилию, имя; но даже возраст назвал приблизительно. Тогда сердитая сотрудница бюро без всякого сочувствия заметила, что в Ереване Чахоянов не меньше, чем Ивановых в Москве.
Он смеялся заразительно — и мы с Михаилом Головым невольно рассмеялись, довольные, что наш дивизионный инженер выглядит моложавым и крепким, несмотря на годы.
Потом он признался с некоторым смущением, что вместе с Айрапетовым искал тут вчера памятный рубеж на берегу, да, к сожалению, не нашел. А ведь ранен здесь был в сорок четвертом. Такое
— Видите ли, все изменилось с той поры: земля, сады, села, не говоря о людях… Сам Днестр нынче мало похож на тот, военных времен…
Самые деликатные встречи были, конечно, с женщинами, которые служили в дивизионном медсанбате, в батальоне связи и других специальных подразделениях. С мужчинами куда проще: постарели так постарели, экая беда, — главное, что дожили вот до каких времен! А что ты скажешь теперь немолодой женщине, которую знал на фронте ну совсем еще зеленой девчонкой… Только с одной Раей Каширцевой, связисткой, я встретился, не испытывая противоречивых чувств; мы изредка переписывались, и она еще в годы войны привыкла к дружескому, ласковому прозвищу — Радио-Рая, которое утвердилось за ней в штабе дивизии с моей легкой руки.
А вот медичек я почти не знал: ни врачей, ни сестер, ни санитарок. И, будто желая облегчить мое положение, ко мне подошла симпатичная женщина в годах: сразу, можно было сказать, что в военную пору она была красивая. Мы познакомились, и она предложила взглянуть на две фотографии. Я надел очки. Это снимки разных лет; на одном — молоденькие девчонки в погонах и беретах, на другом — солидные пожилые женщины, в которых едва угадывались эти девчонки, хотя фотографировались они, как видно, намеренно в той же композиции — две сидят на первом плане и три стоят за ними.
Я поднял голову: теперь, кажется, вся пятерка собралась вокруг меня.
— Узнаете всех? — спросила Любовь Ильинична, та самая женщина, которая предложила взглянуть на эти фотокарточки военных и мирных лет. — Тогда скажите, кто есть кто.
— Что ж, попробую.
В женщине на всю жизнь остается что-нибудь девчоночье. Я встретился глазами с Любовью Ильиничной и тут же перевел взгляд на военную фотографию, где она красовалась на первом плане.
— Справа — это вы.
— Верно.
Потом я стал называть других. Одинаковая композиция снимков помогала мне, выручали характерные черточки: или своенравный, точно с вызовом, наклон головы, или озорной, с веселинкой, прямой взгляд, или затаившаяся улыбка в складе девичьих губ.
Это все были школьницы из села Чаплинки и совхоза «Заря» Днепропетровской области, которые осенью 1943 года добровольно вступили в действующую армию, еще не достигнув совершеннолетия. На прощальном обеде в Спее я поднял тост за славных героинь грозовых лет. И они заплакали. То были слезы гордости за свою далекую молодость, озаренную сполохами артиллерийских разрывов.
На третий день нашей встречи, уж вовсе уставшие от избытка чувств, все разъезжались по домам. А мы с Айрапетовым и Чахояном, пользуясь случаем, решили побывать еще в селе Сарата-Галбена за Котовском, чтобы осмотреть то былинное поле боя, которому суждено было стать свидетелем Ясско-Кишиневской битвы. В столице Молдавии, с помощью горкома партии, мы раздобыли на денек машину и рано утром выехали на юго-запад.
Навстречу нам поднимались дымчатые гребни бессарабских балок. И этому степному накату ни конца ни края. Едва мы с разгона вымахивали на очередной увал, как новая даль живописно распахивалась в редеющем тумаке, пронизанном весенним незнойным солнцем. Буйно цвели сады, а земля еще не успела зазеленеть.