Вейн
Шрифт:
Они с жузгом ушли в сторону узла, быстро пропав в темноте.
– Вот это да, – сказал Егор. – Здорово повезло, правда?
Юрка не ответил.
Натадинель сходил в рощицу и принес хворосту. Пламя, придавленное ветками, потрещало, набрало силу и взметнулось в небо. Забурлили в котелке остатки жузговской бурды.
– Зря ты так про Грина, – сказал Егор. Он сидел, упершись локтями в колени и положив подбородок на кулаки. Смотрел в огонь.
– Это еще почему? Тоже мне, строят из себя.
– Он людей спасает.
– Ну, в ножки ему поклонись! Одних спасают, а других…
– Да чего ты взъелся?
– Того! Зеленцов вон тоже, ангел-хранитель всея живого. А мою маму…
Юрка с треском разломил палку, кинул в костер.
– Она умерла? – помолчав, спросил Егор.
– Да. Погибла. Из-за него.
– Не успел спасти?
– Нет.
– А что тогда?
Юрка переплел и стиснул пальцы. Егор ждал.
– Он ее бросил. С ребенком. Со мной. Он – мой отец!
В дневнике была еще одна, последняя запись, без даты.
«Мне казалось, сойду с ума. Каждый день бегала на Обводную, чуть под машину не попала. Все думала: вот сейчас он вернется. Вот сейчас. Письмо – ложь! Его не может быть, это неправда. Мы любим друг друга.
Или действительно у мужчин другие ценности?
Но мне так нельзя. Мне есть ради кого жить.
Я жду сына. Говорят, на раннем сроке пол ребенка определить нельзя, а я знаю – родится Юрка. Юрочка, сынулька мой. Не Виктор, нет. Когда-то хотела, чтобы были Виктор-старший и Виктор-младший, теперь не хочу. Он не Зеленцов, он – Жданов. И сына назову в честь своего отца. Папа будет рад. Он у меня – замечательный.
Мне нельзя больше ходить на Обводную, нельзя!»
…Как-то на физкультуре прилетело по затылку волейбольным мячом. Зазвенело в ушах, и мир на мгновение дрогнул. Так и сейчас, когда Юрка понял, что прочитал.
Значит, ему врали? Всю жизнь! Сказочку рассказывали. Мол, мама ездила со стройотрядом и познакомилась с папой. Осенью хотели пожениться, но папа пошел купаться, а реки там бурные. Даже тела не нашли. Мама записала Юрку на свою фамилию – не хотела никому доказывать, что сын имеет право носить другую. Бывает. Ну, судьба такая, несчастливая.
Он не помнил, как оказался внизу. Лихорадочно заталкивал в рюкзак свитер. Выброшенные из шкафа вещи валялись на полу. Рубашка свисала из ящика, раскинув рукава. Мялись в рюкзаке мамины фотографии. Расплющило коробок со спичками.
Зачем ему свитер? К черту!
– Папаша, значит, да? Зеленцов, да? Хрен вам!
Она все-таки пошла на Обводную. Зачем? Ведь не хотела. Он позвал? Позвал, а потом бросил! Сам смылся, а ее оставил!
– Ненавижу! Гад! – крикнул Юрка, и пустой дом отозвался вздохом.
Хлопнула дверь.
Было темно, даже хозяйки еще не поднимались к утренней дойке. Юрка побежал к далеким фонарям, рюкзак колотил по спине. Сонно взлаивали собаки.
На остановке – никого. Магазин заперт. В многоэтажке по ту сторону светится пара окон.
Юрка выскочил на шоссе. Ну, где тут выход?!
Метался по дороге. То еле переставлял ноги, зажмурившись. Представлял: вот еще один шаг, и откроется другой мир. То бежал, надеясь проскочить. Не получалось.
Подали голос первые петухи.
Юрка сел на обочину и сбросил рюкзак. Опустил голову на колени. Болел затылок, точно и в самом деле ударили мячом.
Значит, он вовсе не Юрий Георгиевич Жданов, а Зеленцов Юрий Викторович. Бред какой-то!
Проехало такси, притормозило возле мальчишки и снова набрало скорость.
Странно, подумал Юрка, глядя на удаляющиеся габаритные огни. Как не сбили, пока с закрытыми глазами по шоссе мотался?
Встал. Поднял рюкзак за лямки и поплелся обратно. Светало, по улице полз туман. Петухи распевались уже хором. Мычала недоеная корова.
Юрка постоял на крыльце, кутаясь в джинсовую куртку. Заходить в дом не хотелось.
У соседей стукнула дверь, прошаркала в сарай бабка Ната. Черно-белой молнией метнулся кот, скрылся в малиннике. Громко сказало где-то радио:
– …часов. С добрым утром, дорогие…
Юрка толкнул дверь и шагнул в сени. Там на вешалке громоздилась дедова телогрейка, висел бабушкин плащ. На скамеечке стояли галоши и обрезанные по щиколотку валенки – у деда частенько мерзли ноги, даже когда стаивал снег.
Разуваться Юрка не стал и пошел в комнату, пачкая половики. Завалился на диван, не сняв куртку.
В открытую дверь виднелась разгромленная спальня. Все так же свисала из ящика рубашка. Молчал телевизор, шнур от него лежал, вытянувшись на середину комнаты. От стола был отодвинут стул, на котором сидела тетка из соцопеки. Юрка отвернулся. Перед глазами оказалась вытертая диванная обивка. Снова – ну что за гадство! – хотелось есть. Вспомнил бурые пятна у холодильника, и его замутило. «Не пойду, – подумал, подтянув колени к животу. – Буду спать».
…Стучали. Юрка нехотя открыл глаза. Показалось: все приснилось. Никто не приходил, он не нашел дневник и не бегал по шоссе в поисках дырки в параллельный мир. Сейчас отопрет дверь и впервые увидит мужика из детдома. Тяжело сел, мотнув головой. Солнце поднялось уже высоко, и на дорожке лежали желтые пятна, высвечивая ошметки грязи.
Значит, было? И шоссе, и мамин дневник.
Снова постучали.
Юрка вышел в сени и осторожно отодвинул занавеску. Или все-таки приснилось? Вот он – директор интерната.