Виа Долороза
Шрифт:
Отлет Бельцина задержался на целых четыре часа.
Бельцин прилетел в Москву лишь затемно, когда ночь уже накрыла черным покрывалом город и столица погрузилась в сон, ещё не зная, какие события готовит ей наступающий день.
Суетливая подземка замерла до утра, спрятав в своих лабиринтах набегавшиеся за день поезда. На улицах последние одинокие автобусы спешили развести по домам запоздавших пассажиров. Даже влюбленные, по старой пословице "часов не наблюдая", устали бродить по бульварам и целоваться на облупившихся лавочках и решили расстаться до следующего вечера, отдавшись в нежные объятия Морфея. Правда, были и такие, кто не торопился ложиться в эту ночь.
– А как такое вообще могло произойти, Дмитрий Василич? – резко вскинулся со своего места вице-президент Линаев и впился придирчивым взглядом в посеревшее лицо маршала Вязова. Старый маршал сидел тяжело согнувшись, напряженно взгромоздив на стол большие сильные руки: у него тупо ныло старое ранение в левом боку. В середине войны, ему молоденькому старлею, командиру роты, осколок фугаса распорол левое подреберье, оставив выше бедра широкую рваную рану. Тогда, в сорок третьем, ему показалось, что все обошлось – ранение было касательным, жизненно важные органы были целы. Провалявшись пару месяцев в тыловом госпитале, он с красной нашивкой на груди, – отметкой о тяжелом ранении, – вернулся к себе в часть, но теперь, почти полвека спустя, старая рана всё чаще и чаще стала напоминать о себе тупой, давящей болью… Вскинул голову, Вязов угрюмо прогудел:
– Главком ВВС Шапкин без согласования со мною издал приказ, по которому все вылеты запрещены до его личного распоряжения…
Прогудев, он снова сгорбился над столом, а Линаев, едко скривившись, обвел сидящих сердитым и неприязненным взглядом.
– Ах, вот как! – голос его противненько задребезжал. – А знаете, что это значит? Это значит, что Шапкин узнал уже, что Бельцина должны были сбить и скоро все станет известно Михайлову! Если уже не известно…
Его лицо, длинное и худое, от волнения стало желтушечного цвета и теперь напоминало перезрелый кабачок. Сидящие за столом члены правительства ещё больше насупились, и лишь один Председатель КГБ Крюков мрачно усмехнулся и с каким-то гортанным, злорадным клекотом возразил:
– Никому ничего не будет известно! Все телефоны правительственной связи у Михайлова давно отключены…
Сидящие за столом разом повернули к нему головы, а Линаев непонимающе уставился на Председателя госбезопасности.
– Как отключены? – спросил он испуганным шепотом.
Крюков отчеканил:
– Так! С восемнадцати ноль-ноль все телефоны у Михайлова отключены! Насколько помню, такой план согласовывался со всеми!
Несколько секунд присутствующие в тупом оцепенении смотрели на Крюкова, как будто на его месте сидело жуткое бестелесное привидение, потом первым из затянувшегося ступора вышел премьер Петров. Поправив очки на коротеньком носу, он осторожным голосом произнес:
– План наш не сработал – это, конечно, плохо… Но заметьте, товарищи, оснований обвинять нас в чём-то тоже нет! Бельцин жив… Словам Шапкина, о готовящимся покушении на Бельцина, никто не поверит, а отключенная связь у Михайлова – это так, ерунда, техническая неисправность… Поэтому, считаю, надо лететь к Михайлову, договариваться…
Министр внутренних дел Тугго зло посмотрел на него и процедил с сквозь зубы:
– Ты что ж предлагаешь? Как нашкодившим пацанам сделать вид, что ничего не было? Я из того возраста, когда за мамкину юбку прятался вырос! И за свои дела, знаешь, привык отвечать…
– А ты на меня, Борис Константинович, глазами-то не сверкай! – неожиданно вскипел тучный Петров. – Я дело говорю! Надо лететь к Михайлову и убеждать его ввести в стране чрезвычайное положение! Что мы тут в прятки друг с другом играем… Мы кто для обывателей? Партноменклатура, которая довела страну до голода и развала! Никто уже не помнит, что по данным ООН Советский Союз по потреблению продуктов питания входил в первую десятку стран мира – все видят, что сейчас прилавки пустые! А значит, во всем виновато правительство… То есть мы с вами, товарищи дорогие! Вот такой расклад! А ты, Борис Константинович, предлагаешь нам сейчас воевать на два фронта! Бельцин для них – борец за демократию, Михайлов – законно избранный президент! Можем мы бороться с ними обоими? Нет! Глупо… Поэтому надо лететь к Михайлову, договариваться!
От волнения он покраснел и стал похож на пузатый чайник, возмущенно булькающий на огне, – вот-вот, казалось, должен засвистеть свисток, нахлобученный на маленький вздернутый носик. Обсуждение за столом несколько минут ещё побурлило, а потом большинством все же сошлись на том, что надо лететь… Предложение Крюкова, что надо договариваться не с Михайловым, а с Бельциным, – "реальная сила сейчас у Бельцина, с ним и надо договариваться!", – зарубили без долгого обсуждения. Решили, что "Бельцин неуправляем"… Лететь вызвались Вязов и Петров. Старый маршал предложил ещё, чтобы для пущей убедительности летел и генерал Плешаков. "Пусть Михайлов увидит, что и его охрана тоже с нами!" – сказал он. С этим тоже согласились… Собирались недолго – спать никто не собирался, какой уж тут сон, – и вскоре самолет министра обороны, приняв на борт коротенькую делегацию, взял курс на юг…
Кавалькада черных "Волг", беспрепятственно миновав несколько постов охраны президентского санатория, остановилась у одного из двухэтажных особняков. Это был коттедж, в котором размещалася обсуживающий персонал, – дальше надо было идти пешком. Тучный Петров вылез из машины и остановился у поджидавшего его поджарого Плешакова. Несколько секунд они смотрели, как из последней "Волги" натужно выбирается маршал Вязов. Наконец министр обороны, болезненно вцепившись в ручку автомобильной дверцы, осторожно разогнулся и негнущимся шагом подошел к ним. Тогда Петров обернулся к Плешакову.
– Ну, Юрий Алексеевич, веди! – сказал он. – Ты тут наверное лучше нас ориентируешься…
Плешаков повел немногочисленную делегацию вглубь территории. Обойдя несколько однотипных домиков, они вышли к большому особняку с широкой оранжевой крышей, мраморная лестница от которого, забранная под прозрачный стеклянный купол, спускалась сверкающей гусеницей к морю. Подсвеченное золотистой солнечной дорожкой, лазоревое, все в ярких блестках море могло показаться безмятежным в своём утреннем спокойствии, если бы не несколько больших военных кораблей на рейде, хорошо видных с высоты обрывистого, скалистого берега.
Подходя к президентскому особняку, Плешаков поднял глаза. На высоком балконе, несмотря на ранний час, в тонкой вязанной кофте стоял Михайлов. Увидев гостей, он отвернулся и удалился внутрь здания. Незваные визитеры вошли в дом, где к их удивлению их никто не встретил, и стали подниматься по лестнице на второй этаж. Охранники президента, увидев представительную делегацию, безмолвно пропустили ее дальше. На втором этаже, в гостинной неудобно опершись на стол, стоял Михайлов. Вид у него был нездоровый, поза какая-то неживая, словно зажатая в тиски. Лицо, то ли от загара, то ли от поднявшегося давления, приобрело темно-багровой оттенок. Рядом с президентом в плетёном, ажурном кресле сидела настороженная Нина Максимовна.