ВИА «Орден Единорога»
Шрифт:
Раньше Рэн никогда не решался солировать, а голос у него оказался чистый и глубокий. Не оперный, конечно, но какой-то живой, как его теплые глаза. Он стоял и пел. А все сидели и слушали:
—… Но я оставался при этом спокоен.
Я много читал о повадках этих животных…
«Красиво. Как хорошо снятый клип,»— подумала Битька, — «…И единорог очень кстати появился… Только маленький какой-то… Единорог?!!»— Битька вскочила. Действительно из-за поворота внезапно, будто выскочив, появилось небольшое животное, похожее то ли на олешка, то ли на козленка с одним витым рожком на белокуром лбу. Глаза у него были ярко-бирюзовые и жутко напуганные, очевидно, он не слышал слов песни о том, что «… никто не может смирить их пулей, никто не может
Все произошло мгновенно: сильный удар в живот, вцепившиеся в ее плечи пальцы, буквально сдернувшего ее с дороги Рэна и налетевшая как смерч пылевая буря.
Пылевая буря оказалась не самой по себе, создали ее копыта шестерки взмыленных, блестящих от пота лошадей. Как наша компания обошлась без жертв — непонятно. Шез пробормотал что-то вроде: «Видно, не судьба. Видно, здесь не помирать.»Однако, что касается Санди, тот не был уверен, что уже «пронесло», так как меч из ножен вынул. Битька же, заботливо поддерживаемая Рэном, еще не пришла в себя: ей даже казалось, что лошадей не шесть, а штук восемнадцать, и все они кружатся, как снежинки вокруг елки.
Лошади, правда, действительно кружили на месте, видимо всадники берегли их, не давая стоять сразу после бешеного галопа.
Всадников Битька видела тоже смутно, но что-то подсказывало ей, что от них жди неприятностей. Возможно то, как сильно Рэн сжимал ее плечи. А стоило им заговорить, как девочка утвердилась в своих подозрениях.
— Эй ! Вы! — один из конников подъехал к сползшимся кучнее в высокой, в пояс, придорожной траве друзьям так близко, что Битька видела только бок его лошади, сапог и здоровое колено, — Не видели единорога?!
«Ого»— подумала Беатриче, — «Значит, не привиделся однорогий козленок!»— и осторожно огляделась: единорожка видно не было. Битька почувствовала, как Рэн подался было в сторону Санди, но остановить его уже не успел.
— Если я правильно понял, сэр, Вас зовут «Эйвы». Неплохое имя: короткое, но звучное. Сэр Сандонато Санэйеро к Вашим услугам!
Похоже, не только всадник, но даже и лошадь под ним подпрыгнула от ярости. «Ой-ой!»— подумала Битька, Рэн очевидно за эту неделю хорошо изучил характер их друга, жаль только реакция у него хуже, чем у языка Сандонато. Второй прыжок коня, скорее всего, был бы прямо на троицу, но коллега возмущенного мужчины придержал его, указав, как еще двое, ускакавшие было вперед, издалека сигналят, что возвращаются ни с чем.
Одним, а точнее, одной из этой парочки была странного вида женщина, наряд которой совершенно не вязался ни с внешностью ее ни с манерами, составляя крайне экстравагантный контраст.
Женщине было лет тридцать семь. На грубоватом, обветренном лице уже наметились морщины, какие бывают у китобоев и героев Джека Лондона. Жилистая шея, мускулистые руки и ноги, и фигура, требующая костюма, типичного для дамы-воительницы из фэнтэзи, то есть кожаных ремешков и металлических чашек на груди. Вместо этого на даме было то ли кисейное платьице на бретельках, то ли ночная рубашечка и съехавший в пылу погони на бок веночек из задохнувшихся в пыли ромашек. Единственная гармоничная часть наряда — высокие потертые сапоги со шпорами и в заклепках, пропыленные до приобретения одного цвета с дорогой и лошадиным брюхом.
— Что, Хорн, они его не видели? — дама бесцеремонно растолкала прочих, и теперь над друзьями нависала помимо ранешнего еще и надсадно дышащая грудь ее кобылы и ее (дамы) круглое колено.
— Ну, что, малохольные, будете нормально разговаривать?!! — вместо ответа прогавкал Хорн .
Рэн и Битька помалкивали, понимая, что партию разыгрывает Санди.
— Да!!!
Так вот чего так боялся добряк Пруни. Меч Санди со свистом метнулся вверх. Или это со свистом сорвало с Санди крышу как с закипевшего чайника:
— Слазь с подставки!!! Златоуст!!! — и, подпрыгнув, Санди ловко сдернул раза в два более массивного охотника в траву. Не ожидавший такой наглости здоровяк морской звездой распластался под вибрирующим от клокочущей внутри хозяина ярости мечом. «Сейчас прольется чья-то кровь!»— с ужасом подумала Битька, — «И не без нашей!».
Пронзительная полицейская сирена парализовала дернувшихся было затоптать копытами дерзкую компанию охотников. Черная тень накрыла замершую в различных экспрессивно окрашенных позах группу с воздуха. С официальной наглостью зашарили синюшные прожекторы. И ехидный громовой голос задушевно завопил:
— Нарушаем!!! Браконьерствуем!!! Живодерствуем!!! Бесчинствуем!!! Противодействуем!!! Ноги за голову! Уши — на уровень плеч! Шире, мля, я сказа-ал!!! Оружие бросить! Всем бросить оружие!!! Так — так — так…
Мечи системы «Браво! Нинк!»— запрещены к ношению с января будущего года! Так — так — так … Оу!!! Мечи «А в томат?!»и даже «Кал ашников». Нихренаська. Арбалеты: «Рев в вольерах»? Ну, вы меня просто убиваете, — Что-то металлически зажужжало, щелкнуло, и брошенные мечи с послушным хлюпом утянулись в нависшую темноту, — Кто же у нас тут такой вооруженный? Так…парень при гитаре. Это правильно. Держи ее крепче. Парень без гитары никому не нужен. Единорог — 1 штука. Парень с саксофоном. Причем, ручаюсь: не козел. Жаль. А то бы сейчас: «А козел на саксе: ту-ту-ту-ту-дю-ту!.. Тролль кухонный без набора салфеток — 1 штука. Два несанкционированных…пардон, вижу-вижу знак Энтра, два санкционированных духа… Ой! Ой!!! О ба нача! Матка бозка! Это ж он! Это ж Он! Ленинградский, можно сказать, почтальон! Сам рыцарь Сандинюша Сандонато собственной парсуной , можно сказать, нарушает! Нехорошо! Нехорошо! Еще и малолетних привлекаем?! Давай-ка сюда права. Давай, давай. Сразу все давай. Беспечный ангел. Разберемся. Остальные тоже вытягивайте свои четки, не стесняйтесь! — (Права в мире Санди и Рэна представляли собой что-то типа янтарных ожерелий на поясах у всех владельцев оружия, транспортных средств, а также значительной физической и магической силы. Рожи, с которыми эти бусы вытягивались из-под курток и специальных мешочков, очень сродни были страдающим от непереносимой душевной боли гримасам водил из Битькиного мира, когда неумолимые щипцы гибэдэдэшника пробивают их права, словно трепещущие и кровоточащие сердца. Когда неведомой силой с ниток стянуло по янтарному шарику, не одна скупая мужская слеза затерялась в лесу щетины), — Так вот, ребятки. Не надо нарушать. Одни вот тоже так нарушали… — и переключившись с тона ворчливо-развлекательного на бодряще командирский, некто пролаял:
— А теперь для доблестного меня песню «Милиционер в рок-клубе». А потом двадцать раз для профилактики вам пропеть, а вам прослушать: «Я занимаюсь любовью, а не войной». «Чижатину»не особенно уважаю, но этот песняк в тему. И для дамочки… — Нечто будто бы строго нахмурило брови в сторону охотницы, — …что-нибудь о ее, о бабьем. Диана нашлась. Хватит уже по болотам в белом веночке шастать. Пора и по хозяйству там… Все такое…Туда-сюда… Ну, че? Битлызы-самоучки? Фузите! Мочите! Бацайте! Да здравствует, как говорится, панк-рок! — Туча резко всплыла и затерялась в облаках. Тут все вспомнили, что на самом деле может и ночью быть вполне светло. И дружно перевели дух.
— Надо было документы у него спросить… — зло проворчала «Диана», с ненавистью шаря по лицам и врагов и соратников.
— Ага, — тяжело поднимаясь с земли, усмехнулся Хорн, — Сейчас он сбросит тебе свой полицейский значок величиной с крышу на пустую головку. На фиг им документы. Они все легавые. Они рождаются легавыми.
Другой из охотников, постанывая как от зубной боли, пересчитывавший оставшиеся бусины, окрысился уже на первого: А это все ты, Хорни, как выпьешь, так словно язык куда засунешь и на других подавляюще действуешь. Не зря ведь говорят, что плохая примета. Когда молчат под выпивку. Вот и расплодили их.