Вид транспорта — мужчина
Шрифт:
Когда он услышал имя Воровского, то сразу припомнил, что тот недавно ему звонил и просил позаботиться об одной милой крошке.
— Не та ли вы крошка? — игриво поинтересовался господин Машикули.
— Та! Именно та! — обрадовалась Денисия.
— И что, вы действительно так милы, как расписывал мне старина Боровский?
— Что проку вам в моих словах, когда об этом можете судить вы сами? — с шекспировским пафосом изрекла Денисия.
— Мило, мило, — похвалил Машикули и сделал заключение:
— Следовательно, крошка уже в Париже.
Денисия подтвердила:
— Да,
— Что ж, вам повезло: я болен, а потому свободен и могу вас принять. И жена моя весьма кстати в отъезде. Что? Крошка ахнула или мне показалось?
— Крошка лишь насторожилась, не более.
— Не пугайтесь, — усмехнулся мудрый Машикули, — отсутствие моей супруги вам ничем не грозит, зато очень мне, старику, полезно. Знаете ли, нервничать не рекомендуют врачи, а жена моя страшно вспыльчива и ревнива. Вряд ли ревность ее и пыл поспособствуют нашему с вами общению. Даже рекомендации старины Воровского нас не спасут. Кстати, как он там поживает? Надеюсь, в добром здравии?
«Машикули не знает еще ничего», — ужаснулась Денисия и смущенно ответила:
— Боюсь, это не телефонный разговор.
Он удивился:
— Даже так? Что ж, тогда поспешите. Вы разожгли мое любопытство, а это качество, знаете ли, присуще всем политикам.
— Я готова к вам ехать хоть сию же минуту, — призналась Денисия.
— Прекрасно, принцесса, — одобрил Машикули. — Назовите ваш отель, и я пришлю экипаж.
Глава 5
Старик жил в огромном, ошеломляюще красивом замке, окруженном древним бесплодным садом с неубранной опавшей листвой.
Несмотря на его домашний вид, Денисия мгновенно узнала Бертрана. Там, в Москве, на приеме у посла, он привлек ее внимание своими тонкими комментариями деятельности мировых политиков.
Денисия, на приеме представленная Машикули как Зоя Воровская, специалист по старофранцузскому, его покорила. Он не без кокетства остроумно и много шутил, просил называть его просто Бертран…
Возможно, поэтому она известной его фамилии и не запомнила, зато прочно врезались в память его непослушный вихор на морщинистом лбу, обширная плешь на макушке и склеротические жилки на собранных в задорную улыбку щеках. Старик был колоритен, энергичен, образован, умен — светский лев, лишившийся гривы, но не утративший желания жить и любить.
Узнал ли он ее?
Денисия терялась в догадках. Прическа, одежда, дорогая косметика меняют женщину порой неузнаваемо, но они весь вечер общались…
И Машикули глядит на нее так хитро.
Что он помнит? Что думает, знает?
«Возьму и спрошу», — решила Денисия, тем более что делом интересоваться старик не спешил, словоблудил вокруг да около, не давал и рта ей раскрыть, зато комплиментами сыпал без меры, расправляя облезлый павлиний хвост.
В общем, старый ловелас осторожно щупал ее на предмет интрижки. Денисия потеряла терпение, даже рассердилась и, не скрывая раздражения, с очевидным намеком спросила:
— Я вам еще не надоела своими пустыми разговорами?
Она
— Ну что вы? Не часто доводится забытому всеми больному болтливому старику отвести душу с милой, юной и образованной собеседницей. Вы напомнили мне жену Воровского, в которую, каюсь, я с первого взгляда влюбился.
Денисия попыталась удивиться:
— Мы похожи?
Машикули кивнул:
— О, да. Она так же образованна и мила. На приеме у нашего посла мы с ней чудесно и долго болтали, а потом она так же внезапно исчезла, как и появилась, а я, уезжая из заснеженной России, увез в своем сердце ее милый и грустный образ.
— Почему — грустный? — удивилась Денисия, припоминая, что на приеме она была счастлива.
Машикули развел руками:
— Простите старика, если ошибся. Ведь это были вы?
Денисия вспыхнула:
— Я не Зоя, я Гюльджагера.
— Вы и не Зоя, и не Гюльджагера.
— С чего вы взяли? — похолодела она.
— Ну.., во-первых, вы и та девушка, которая назвалась Зоей, фактически одно лицо, — хитро прищурив глаза, сообщил Машикули.
— А во-вторых?
— А во-вторых, Боровский вас называл Денисией. Разрешите и мне вас так называть.
— Вы обманули меня? — вспыхнула она.
— Почему — обманул?
— Потому, что в начале нашей беседы вы утверждали, что Воровский вам ничего не говорил, только просил вас помочь некой крошке, и все. Остальное вы намеревались узнать от меня, — напомнила Денисия и вызвала наивностью своей добрую улыбку Машикули.
Ответ его прозвучал откровенно:
— Я лгал. Я привык. Я все время лгу. Я политик.
Политики очень хитры. Ждать от них прямодушия — по крайней мере неумно. Политика — это искусство лгать в свое благо и немножко во благо народа. Разве вы не знали?
— Нет, — она изумленно покачала головой, — нет, я не знала.
— Как же вы сами собирались политиком стать? — насмешливо удивился Машикули.
— Разве я собиралась?
— Ну да. Я вас спросил, кем мечтаете быть, и вы ответили, что хотите быть полезны народу. Я поинтересовался, кто ваш кумир, и вы признались, что Валев Эльдар и Мария Добрынина. Я вас одобрил и еще раз вам повторю: очень похвальный выбор.
— Правда? — зарделась Денисия.
Машикули усмехнулся:
— Да, это так, хотя, на мой зрелый вкус, женщине больше идет лоно семьи. Природа на нее возложила, безусловно, главнейшую миссию — продолжение рода. Муж и дети — ее идеальный жребий, остальное, поверьте, лишь суета, а политика еще и грязное дело.
Зачем вам служить народу, когда вы чудесно можете послужить семье, а через нее и обществу?
— Вы рассуждаете несовременно, — рассердилась Денисия.
— Согласен, — рассмеялся Машикули. — Я вообще устарел, я ископаемое, полезное ископаемое.
Точнее, уже бесполезное ископаемое и, простите за каламбур, очень болезное. Вот спросите, что у меня здесь, — он указал на свою спину.
— Что у вас там? — послушно поинтересовалась Денисия.
Машикули артистично закатил глаза и с протяжным вздохом ответил: