Видимость и реальность
Шрифт:
— В любом случае, нам следует принять это неожиданное приглашение, — сказала мадам Саладен, — в конце-концов, ты ведь уже не ребенок.
— Где он сказал, мы будем обедать?
— Шато де Мадрид. Кто не знает, что это самый дорогой в мире ресторан.
Для этого были все основания. Еда там была хорошая, погреба знаменитые, а благодаря удобному расположению ресторана поесть в нем прекрасным весенним вечером было одно удовольствие. На щеке Лизетты появилась хорошенькая ямочка, а на крупных алых губах — улыбка. У нее были отличные зубы.
— Я могу взять платье в мастерской, — пробормотала она.
Несколько дней спустя доверенный секретарь сенатора заехал за ними на такси и отвез мадам Саладен и ее очаровательную племянницу в Булонский лес. В одной из самых удачных
Но мотовство было пороком, неведомым Лизетте. Сенатор был нежен и щедр. Ему понравилось, что Лизетта вскоре начала откладывать деньги. Дом она вела экономно, одежду покупала по оптовым ценам и каждый месяц посылала своему героическому отцу определенную сумму, на которую тот покупал маленькие участки земли. Она продолжала вести спокойный и скромный образ жизни. Мсье Ле Сюэ было приятно удостовериться у консьержки, имевшей сына, которого она хотела устроить на государственную службу, что единственными посетителями Лизетты были ее тетя и одна-две девушки из ателье.
Никогда в жизни сенатор еще не был так счастлив. Глубокое удовлетворение доставляла ему мысль о том, что даже в этой жизни добрые дела вознаграждаются, ибо разве не исключительно по доброте своей он согласился сопровождать жену в ателье в тот день, когда в Сенате обсуждали Американский заем и благодаря этому впервые увидел очаровательную Лизетту? Чем больше сенатор узнавал ее, тем больше он к ней привязывался. Она была превосходной подругой, приветливой и жизнерадостной. Ее образ мыслей был пристоен и она умела внимательно слушать, когда он обсуждал с ней деловые государственные вопросы. Она взбадривала его, когда он уставал, и развлекала, когда он бывал удручен. Она радовалась, когда он приходил, а он приходил часто, обычно с пяти до семи, и огорчалась, когда он уходил. У него сложилось впечатление, что он не только ее любовник, но и друг. Иногда они вместе обедали дома, и хорошо продуманное меню и праздничная обстановка заставляли его с особой остротой ощутить обаяние домашнего уюта. Друзья говорили сенатору, что он помолодел на двадцать лет. Он это чувствовал. Он понимал, как ему повезло. Он не мог не осознавать, однако, что жизнью, исполненной честного труда и общественного служения, он заслужил это.
Тем большим ударом для сенатора было то, что после почти двух лет безоблачного счастья, неожиданно возвратившись ранним воскресным утром в Париж после встречи с избирателями, рассчитанной на уик-энд, он, отворив квартиру своим ключом и ожидая, поскольку был день отдыха, застать Лизетту в постели, обнаружил ее завтракающей в спальне tete a tete [8] с молодым джентльменом, которого он никогда раньше не видел, в его (сенатора) собственной новой пижаме. Лизетта была поражена, увидев его. Она даже, кажется, вздрогнула.
8
с глазу на глаз (фр.)
— Tiens [9] , — сказала она. — Откуда ты взялся? Я не ждала тебя сегодня.
— Министерство пало, — ответил он машинально. — Меня вызвали. Мне предлагают пост министра внутренних дел. — Это было совсем не то, что он хотел сказать. Сенатор бросил в сторону джентльмена в его пижаме разъяренный взгляд: — Кто этот молодой человек?
Крупный алый рот Лизетты расплылся в самой чарующей улыбке.
— Мой любовник, — ответила она.
— Ты что, меня дураком считаешь? — заорал сенатор. — Я знаю, что он твой любовник.
9
смотри-ка (фр.)
— Тогда зачем ты спрашиваешь?
Мсье Ле Сюэ был человеком действия. Он подошел к Лизетте и изо всех сил ударил ее левой рукой по правой щеке, а затем правой рукой по левой щеке.
— Скотина! — вскрикнула Лизетта.
Он обернулся к молодому человеку, который не без замешательства наблюдал эту сцену насилия и, выпрямившись в полный рост, вытянул драматическим жестом руку и указал пальцем на дверь:
— Убирайтесь! — воскликнул он. — Убирайтесь!
И властная манера человека, который привык управлять толпой разгневанных налогоплательщиков и кто мановением бровей мог укротить на ежегодном собрании разочарованных держателей акций, была такова, что молодому человеку ничего другого не оставалось, казалось бы, как ретироваться. Однако он стоял на месте, нерешительно, правда, но стоял, бросив в сторону Лизетты умоляющий взгляд и слегка пожав плечами.
— Чего вы ждете? — закричал сенатор. — Чтобы я применил силу?
— Он не может выйти в своей пижаме, — заметила Лизетта.
— Это не его пижама, это моя пижама.
— Он ждет свою одежду.
Мсье Ле Сюэ оглянулся — позади него на стуле были беспорядочно разбросаны предметы мужской одежды. Сенатор с презрением взглянул на молодого человека.
— Можете взять свои вещи, мсье, — сказал он с холодным пренебрежением.
Молодой человек собрал все, подобрал лежавшие на полу туфли и быстро покинул комнату. Мсье Ле Сюэ был наделен незаурядным ораторским даром. И никогда он не использовал его лучше, чем в данный момент. Он сказал Лизетте все, что о ней думал. Ничего лестного. Он обрисовал ее неблагодарность самыми черными красками. Он тщательно выбирал самые оскорбительные для нее слова. Он призвал в свидетели все силы неба подтвердить, что никогда еще вера порядочного человека в женщину не была столь грубо попрана. Короче, он сказал все, что подсказывали ему гнев, раненое тщеславие и разочарование. Лизетта и не пыталась оправдаться. Она молча слушала, опустив глаза, и машинально крошила булочку, съесть которую помешал ей приход сенатора. Тот бросил сердитый взгляд на ее тарелку.
— Мне так хотелось, чтобы ты первой услышала эту великую новость и я пришел сюда прямо с вокзала. Я рассчитывал позавтракать с тобою, сидя на краю твоей постели.
— Бедняжка, ты еще не ел? Я сейчас же велю подать завтрак.
— Не желаю я завтракать.
— Глупости. При той огромной ответственности, которая теперь на тебя возлагается, ты должен заботиться о своем здоровье.
Она позвонила и велела вошедшей горничной принести горячего кофе. Когда кофе был принесен, Лизетта налила его в чашку. Однако сенатор не прикоснулся к ней. Она намазала маслом булочку. Он пожал плечами и начал есть, периодически бросая реплики о вероломстве женщин. Она продолжала молчать.
— Хорошо хоть у тебя хватает совести не пытаться оправдываться. Ты ведь знаешь, я не тот человек, чтобы позволить безнаказанно водить себя за нос. Я само великодушие по отношению к тем, кто хорош со мной, и безжалостен с теми, кто плох. Вот допью кофе и навсегда уйду из твоего дома.
Лизетта вздохнула.
— Теперь я могу сказать, что готовил для тебя сюрприз. Я решил в ознаменование второй годовщины нашего союза выделить тебе сумму денег, достаточную для скромного, но независимого существования, если со мной что-нибудь случится.