Вихрь мистических связей
Шрифт:
Как бы там ни было, но кармический год разрушил былой контакт в семье, разрушил мое последнее соавторство, разрушил все иллюзии о быстром продвижении структурного гороскопа по Руси. Меня били все, кому не лень. Какая-то Степанова била меня по тиражам, какой-то Фоменко опережал меня в исторической теме и своей "Империей" полностью перекрывал мои "Поиски империи". Я вновь был одинок и никому не нужен.
Таким образом, только-только вступив в индивидуалистический возраст Змеи, я резко ужимаю свой исконный коллективизм, обретаю тягу к написанию длинных книг и пренебрежение к любимому мной жанру научных статей.
Путешествие
Итак, в 1997 году я обретаю освобождение. Главным пунктом в этом освобождении стало окончательное утверждение на пути индивидуализма. Я больше не мог рассчитывать на чью-либо поддержку, только сам на себя. Не скажу, что от такого оборота я испытал большую радость. Во-первых, была недописана и, соответственно, не издана грандиозная работа "Поиски империи". Во-вторых, я попросту не умел и не хотел быть в одиночестве. В-третьих, мой личный упадок совпал с упадком всей астрологической тусовки, а другой у меня не было.
Не сбывались прогнозы по экономическому росту, не сбывались прогнозы по всенародному ликованию... Всё тяжелее была обстановка в семье. Сжав зубы, я мчался к окончанию книги. Увы, благодарности за мощный и качественный финиш не последовало. Вместо благодарности я имел скандал, потрясший меня до основания.
Вспоминая свои предыдущие годы Быка (1973, 1985), я не слишком расстраивался. В 1973 году я стал комсоргом стройотряда и впервые встретился с той, что станет моей первой женщиной (через год). В 1985 году я ещё очень робко сближался со своей будущей женой, продолжал писать роман (старые долги), и совсем немножко и робко влезал в гороскоп.
От 1998 года я ждал большего. Однако в начале года я попал в ещё один крупный скандал и в результате оказался в больнице. Все мои попытки наладить красивую жизнь оказались грубейшей ошибкой. Второй год цикла не годится для этого, надо быть ещё очень осторожным. Больница во многом сломила мое нахальство, кураж окончательно растаял. Я стал каким-то робким, нерешительным, самооценка упала до нуля. Я совершенно перестал воспринимать себя как большого человека, хотя объективно ничего такого, что снижало мой статус, не произошло. Заканчивается эпопея с квартирой, выходят из печати "Поиски империи". Меж тем я совершенно раздавлен и уничтожен. Так плохо мне уже давно не было. Временами казалось, что я в плену какой-то мании.
Сравнимы ли мои ощущения 1998 года с ощущениями 1974 и 1986 годов? И да, и нет. Те два года однозначно ассоциировались у меня с силой и напором. В 1974 году я был комиссаром стройотряда и организатором студенческого кафе. В1986 году я сколачивал коллектив создателей структурного гороскопа. Однако трудно ожидать от двенадцатилетия, посвященного индивидуалистической деятельности, каких-то успехов на пути коллективизма.
Моя физическая и духовная слабость в 1998 году не помешала мне интенсивно работать над новой большой книгой (из 700 планируемых страниц я сделал половину). Фактически я так и не имел серьезного отдыха после завершения "Поисков империи".
Удивительнейшая история произошла с самими "Поисками". Книга, предназначенная для триумфа и всемирной славы, оказалась не замеченной никем. Она робко стояла на полках магазинов с унизительным копеечным ценником на обложке. Книга настолько плохо шла, что даже пришлось заказывать для неё суперобложку. При этом я
Тут я хочу сказать о главном. Посмотрите, что получается. Кармический год - как водораздел между периодами жизни, посвященными разным целям, и это понятно. Но кармический год, влезающий в непрерывное дело написания статей и книг, - ну что он мог сделать? Однако же сделал, и ещё как! Вознесший себя в 1995 году на самую вершину жизни, после 1996 года я оказался в такой глубокой луже, что невозможно и представить. Меня не ценят в издательстве - там новые фавориты; меня не приглашают в богатые журналы там теперь печатают только своих; обо мне забыли на телевидении - там победили коммерческие варианты, я по-прежнему не езжу за границу. Провалился проект превращения деревенского дома в Нью-Васюки. Не нашел я ни серьезных компаньонов, ни серьезных денег. По сути дела, я вынужден замораживать этот проект. Что-то неладное происходит в воспитании детей, коими я так гордился и горжусь. Одним словом, без всяких видимых причин я вновь у разбитого корыта. Неудачи рождают образ неудачника, от которого отворачиваются люди. Помните, как жаловался Паниковский: "Меня девушки не любят".
Какой из всего этого вывод? А вывод простой. Надо откинуть бытовые представления о непрерывном движении вперед, о причинно-следственных связях бытия. Необходимо помнить и знать, что за какое большое дело ты бы ни взялся, тебе дается лишь двенадцать лет на непрерывное поступательное движение, а дальше - кризис, и нужно искать новые идеи, новые стимулы, новую энергию, новую злость. Ну а то, что от тебя отвернулись люди, так на то они и люди, чтобы идти за победителем, а не плестись за тем, кто оступился.
Так что же за идеи, что же за стимулы владеют мной? Я, безусловно, не прибавил в интеллекте, меня не разрывают, как раньше, десятки оригинальных идей. Зато я стал писать с большим удовольствием, более не люблю писать коротко, а люблю писать длинно, что и выгодно, и людям приятно, ибо короткие статьи слишком концентрированы для нормального восприятия. Далее, я стал более расчетлив и прагматичен, менее склонен распыляться и разбрасываться. У меня появилось множество обыкновенных человеческих желаний: хочу купить компьютер, хочу купить автомобиль, хочу обставить квартиру так, чтобы она не выглядела, как сарай, хочу съездить за границу. Всё это имеют тысячи менее заслуженных людей, к тому же и более молодых. Раньше меня всё это не волновало, я был в творческом экстазе, я был на вершине мира... Теперь я спустился с вершины, стал более нормальным, и мне хочется обычных человеческих радостей и благ.
Я хочу открыть прием граждан, я хочу открыть свой магазин, может быть, свой центр, хотя понимаю, что скорее всего это не осуществится в данном цикле. Ведь если задача прошлого двенадцатилетия была в том, чтобы стать ученым, то задача этого двенадцатилетия в том, чтобы стать писателем. Я должен писать в год по две книги, и тогда за цикл я напишу два десятка книг. Это будут настоящие книги, а не те засушенные гербарии, что до сих пор у меня получались. Таковы мои представления о начатом цикле.